Проект Flock придумала немецкий дизайнер Морин Баумайстер. Вместо того чтобы выбрасывать овечью шерсть, она решила сделать из нее мебель — с помощью робота. Система работает просто: специальная роботизированная рука с иглой «сваливает» шерсть в плотный материал, похожий на войлок. Этот процесс похож на 3D-печать, только вместо пластика — натуральное сырье. Машина аккуратно наслаивает шерсть и формирует из нее объемную форму.
Робот может управлять жесткостью материала, менять форму, плотность и даже цвет. Главное — используется только один материал. Без клея, без пластика, без металлических вставок. Только шерсть, из которой получается полноценный предмет мебели — например, табурет или панель. Это не только экологично, но и технологично: мебель можно разобрать, перевалять заново и использовать снова.
Первым публичным объектом Flock стал табурет из 100% свалянной шерсти. Он легко разбирается, не содержит ни одного стороннего материала и может быть переработан или перевален заново. Это противопоставляется стандартной мебели, где пена, фанера, текстиль и связующие делают переработку почти невозможной. Табурет от Baumeister демонстрирует принцип мономатериальности — идею, по которой изделие состоит из одного материала и не требует разборки по компонентам для утилизации. При этом он остается функциональным и прочным.
С течением времени шерсть в изделии уплотняется, и табурет можно перевалять — буквально обновить, изменив форму, структуру и цвет. Пользователь сам становится соавтором — может добавить новые модули или интегрировать разные типы шерсти. Старые слои никуда не исчезают: как годовые кольца дерева, они остаются в структуре предмета.
Проект Flock — это не фабрика, а модель, которую можно запустить где угодно. Роботизированное оборудование собирается в мастерской, адаптируется под местное сырье и позволяет производить мебель из одного-единственного материала — шерсти. Такой подход особенно важен там, где ресурсы есть, а переработки нет. В том числе — в Центральной Азии.
В Казахстане и Узбекистане овечья шерсть исторически была важным материалом. Валяние — часть культурного кода, а войлок — основа традиционного быта. Но сегодня большая часть грубой шерсти просто сжигается: по оценкам, до 75% в Казахстане не находит применения. Это не потому, что она бесполезна — а потому что нет технологий, которые могли бы ее использовать.
Похожую задачу решают ученые из Западно-Казахстанского аграрно-технического университета имени Жангир хана. Их технология позволяет перерабатывать шерсть в маты и кубики, применяемые в гидропонных системах — альтернативе традиционному земледелию, где растения растут в воде с питательным раствором. Такие изделия дешевле и экологичнее привычных базальтовых, и уже проходят испытания.
Идея Flock перекликается с этим подходом: не нужно изобретать новый материал, достаточно изменить к нему отношение. Использовать то, что уже есть. Объединить локальные ресурсы, ремесленные знания и простую технологию. Сделать то, что считается мусором, частью повседневного дизайна.
Мы уже писали об этом в интервью с художницей Лайлой Жаркын: «Войлок — часть нашего ДНК». Для Лайлы работа с шерстью — это не только искусство, но и возвращение забытого смысла. А Flock показывает, как это забытое можно масштабировать — просто, технологично и с уважением к материалу и традициям.
В Европе почти 90% овечьей шерсти считается ненужной. Ее сжигают, закапывают или просто выбрасывают — она не подходит для модной индустрии и не приносит прибыли. Проект Flock предлагает использовать эту шерсть по-новому: не для текстиля, а для создания мебели. Редакция JUNG Media выяснила, как работает технология роботизированного валяния и почему шерсть, которую раньше считали мусором, становится полноценным строительным материалом.
Про Инго Маурера мы уже подробно писали в отдельной статье — он один из тех, кто превратил светильник в высказывание. Не как метафору, а как инженерную задачу с художественным подходом. Маурер начал с промышленного дизайна, но очень быстро вышел за его пределы — и стал работать с индивидуальными объектами, которые изготавливались вручную в его собственной мастерской в Мюнхене.
Одна из самых известных работ — люстра Porca Miseria. Она собирается вручную из битой посуды и фрагментов, подвешенных в хаотичной, но точно рассчитанной композиции. В год делают не больше десяти экземпляров. Это не арт-проект и не тиражный продукт — это способ думать о свете вне норм. Именно этот подход сделал Маурера фигурой, на которую до сих пор ссылаются дизайнеры по всему миру.
Соттсасс — один из тех, оказал ключевое влияние на итальянский дизайн послевоенного периода. Он начинал с архитектуры, но стал известен благодаря мебели, графике, предметам интерьера и свету. Его подход — это сочетание точности и иронии, где важен не только функционал, но и настроение, которое предмет создает в пространстве.
Среди его светильников — Svincolo, Callimaco и Pausania для Artemide. Все они — часть попытки выйти за рамки утилитарного и придать свету характер. Вдохновляясь поп-культурой и искусством, Соттсасс делал светильники, которые невозможно спутать. Они не растворяются в интерьере — они его определяют. И хотя сам Соттсасс работал в десятках направлений, именно свет помогал ему выразить главное: дизайн — это не про стиль, а про отношение к жизни.
Якобсен — один из главных архитекторов датского модернизма. Он проектировал все: от зданий до дверных ручек, и всегда придерживался одной идеи — ничего лишнего. Светильники для него были продолжением архитектуры: простыми, понятными и функциональными.
Самая известная серия — AJ для отеля SAS Royal в Копенгагене. Настольные, настенные и напольные лампы с характерным абажуром, который сужается кверху. Эта форма не случайна: она направляет свет вниз и устраняет блики. Еще раньше, в 1929 году, Якобсен спроектировал лампу Bellevue — первый пример того, как он работает с простыми формами, но делает их точными. Светильники Якобсена до сих пор выпускают, используют и считают образцом скандинавского подхода к дизайну.
Хеннингсен — ключевая фигура в истории датского дизайна и человек, который задал стандарт комфортного света. Он работал вместе с Якобсеном, но сделал свой акцент: не на форме, а на восприятии света. Хеннингсен считал, что свет должен быть мягким, не слепить и помогать сосредоточиться.
Главная его работа — PH Artichoke, созданная в 1958 году для ресторана Langelinie Pavillon в Копенгагене. Это подвесной светильник с «лепестками», которые закрывают источник света и равномерно рассеивают его. Все рассчитано так, чтобы не было бликов ни под каким углом. Сегодня это не просто икона дизайна, а практическая модель: она до сих пор висит там, где была задумана, и выпускается под брендом Louis Poulsen.
Хеннингсен говорил о свете как о средстве для жизни. Его подход повлиял не только на эстетику, но и на нормы: как должен работать свет, чтобы быть комфортным. И это до сих пор актуально.
Муйль работал на стыке дизайна и инженерии. Его лампы — это всегда конструкция, а не декорация. Он не терпел лишнего, не любил украшений. Все — только по делу, но с точностью, присущей ювелирной работе. Муйль выработал язык формы, в котором нет случайных элементов — только функция, материал и ритм.
В 1953 году он представил Appliqué Murale — серию бра, вдохновленных природой. Металлические «листья» крепятся на тонких изогнутых стержнях, образуя жесткую, но легкую конструкцию. Свет преломляется через формы, отбрасывает четкие тени и подчеркивает рельеф стены. Эти светильники выпускаются до сих пор — под маркой Editions Serge Mouille — и до сих пор считаются образцом минималистичного подхода.
Для Муйля лампа — это не объект внимания, а способ задать структуру в пространстве. Его подход повлиял на десятки дизайнеров и продолжает определять эстетику функционального освещения.
Эти шесть дизайнеров изменили подход к свету. Они показали, что освещение — это часть проектной задачи. Оно влияет на восприятие формы, помогает организовать среду, делает архитектуру понятнее. Их решения до сих пор используют архитекторы, инженеры и производители.
Понимание света — это не вопрос вкуса. Это вопрос точности. И работа с ним начинается задолго до того, как лампа включается.
Свет — это не про декор. Это про то, как мы видим пространство и взаимодействуем с ним. Кто-то делает свет, чтобы подчеркнуть форму. Кто-то — чтобы создать удобство. А кто-то — чтобы изменить сам подход. Редакция JUNG Media выбрала пять ключевых фигур, которые сформировали представление о свете как о части архитектуры и дизайна. Их подходы задали стандарты, которые до сих пор используют архитекторы, инженеры и производители.
.avif)
Vanke Cloud City — небоскреб высотой 280,8 метра в районе Наньшань. Днем он выглядит строго и сдержанно, как и полагается деловому зданию. Но вечером превращается в ориентир, видимый издалека. Это не случайный эффект, а результат точной работы с подсветкой: фасад не «сияет», а дышит по графику. Свет включается и гаснет по расписанию, учитывает потребление энергии и сезонные ограничения.
В проекте используется LED-система с автоматическим управлением: сценарии заранее настроены, а яркость регулируется в зависимости от времени суток. В период миграции птиц некоторые участки фасада полностью отключаются, чтобы не создавать световое загрязнение. Это редкий пример архитектурной подсветки, в которой продуманы не только визуальные эффекты, но и влияние на окружающую среду. Свет не отвлекает и не перегружает фасад — он подчеркивает структуру здания, помогает ориентироваться в пространстве и встроен в общий ритм города.
Проект Sunac-Guan Yue Ta появился как эксперимент: на вершине холма в парке Цзыцзиньшань решили построить здание, которое не доминирует, а растворяется в природе. Архитекторы называют его «суперплоским» — с минимальным силуэтом и плавным контуром. Освещение поддерживает эту идею: свет не акцентирует здание, а создает ощущение непрерывного пространства — как будто между стенами и пейзажем нет границы.
Светильники встроены таким образом, что почти незаметны днем и мягко подсвечивают здание ночью. Важно, что система регулирует не только яркость, но и продолжительность работы, чтобы не перегружать ландшафт. Все источники света — с долговечными LED-модулями (до 80 000 часов) и возможностью полной переработки. Здесь свет — не для красоты. Он помогает зданию быть частью ландшафта и не нарушать окружающее пространство.
Это не просто самый высокий небоскреб Таиланда — это здание, которое видно из любой точки центра Бангкока. Его архитектура построена на «разрывной» геометрии: фасад будто прорезан вертикальной спиралью. Эта форма задает ритм, а подсветка превращает ее в живую структуру. Вместо привычного свечения — световые панели, запрограммированные в соответствии с суточным циклом.
В разное время суток здание светится по-разному: днем почти незаметно, вечером имитирует цвет неба, ночью — дает мягкое свечение, поддерживающее ритм города. Подсветка не перетягивает внимание, а работает вместе с архитектурой. Она помогает зданию вписаться в город и стать его частью.
Самое высокое здание Европы стоит на берегу Финского залива — и почти все в его световом решении отсылает к воде. Башня светится по-разному в зависимости от сезона, времени суток, даже городских событий. Основная идея — не показать здание, а подчеркнуть его контекст: близость воды, северный климат, изменчивость света.
Система использует около 500 000 диодов и 23 000 светильников, но при этом экономит до 40% энергии — за счет точной настройки интенсивности и зонирования. В проекте предусмотрены разные сценарии — на каждый случай: обычные вечера, праздники, смена сезонов. Продуманы требования к авиационной безопасности и влияние на птиц. Лахта Центр показывает, что свет может быть технологичным, заметным и при этом аккуратным.
Центр искусств Го Тай в Чунцине задумывался как общественное пространство для культуры, но со временем потребовал визуального обновления. Вместо эффектной подсветки архитекторы выбрали другой путь — точную и сдержанную работу со светом. Главная цель — подчеркнуть форму здания, не перегружая восприятие.
Фасад оснастили диммируемыми светильниками, цифровыми пультами управления и сенсорными панелями. Освещение здесь не просто техническое решение, а часть архитектуры. Оно подчеркивает ритм, акценты и глубину объемов. При этом система полностью автоматизирована и энергоэффективна.
Эти проекты — не про эффектную подсветку ради красоты. Они показывают, как свет может работать вместе с архитектурой: подчеркивать форму, упрощать навигацию, создавать среду. Когда все продумано, город становится понятнее и удобнее — даже в темноте.
У каждого города есть дневной и ночной ритм. Утром — фасады, улицы, шум. Ночью — свет. Он может быть утилитарным, избыточным, контрастным. А может — продуманным, точным и выразительным. Архитектурное освещение становится частью проекта. Оно помогает зданию не просто выглядеть, а звучать на фоне огромного мегаполиса. Через ритм, цвет, световые сценарии. Редакция JUNG Media выбрала пять проектов, которые получили LIT Lighting Design Awards за архитектурную подсветку. От Петербурга до Чунцина — смотрим, как архитектура и свет работают вместе.
Архитектура как социальное пространство появилась не сразу. Но еще до появления построек люди создавали места, где можно собираться вместе. Археологи считают, что 400 тысяч лет назад в Европе костры становились такими центрами — вокруг них ели, общались, делали инструменты. Это еще не архитектура в привычном смысле, но уже зачатки среды: очерченной, понятной, объединяющей.
Когда появились города, архитектура стала работать не только как защита, но и как способ организовать совместную жизнь. В Древней Греции и Риме начали строить пространства, рассчитанные на общение: термы, стоа, агоры, театры. Здесь можно было не просто присутствовать — а участвовать. Слушать ораторов, обсуждать новости, встречаться с друзьями, наблюдать за жизнью города.
Эти пространства проектировали с учетом движения, звука и света. Они были открытыми, доступными, разными по функциям. Еще до появления термина «общественное пространство» архитектура уже создавала такую среду — не как декорацию, а как часть жизни.
Сегодня социальная функция архитектуры особенно заметна в городах. Хорошо спроектированные парки, площади, уличные кафе, все это точки соприкосновения. Они работают не потому, что кто-то кого-то позвал, а потому что пространство это позволяет.
Такие места продумываются до мелочей: где сесть, как пройти, что видно, как падает свет. Архитектор не может управлять поведением, но может его направлять. Сделать пространство, в котором удобно не только двигаться, но и присутствовать.
Чем больше таких точек притяжения — тем живее район. Там, где есть лавочки, зелень, маршруты, детские площадки, тень и освещение — там есть и взаимодействие. Люди не просто приходят, а задерживаются. Именно из этого складывается городская культура.
Современные города — это сложная система пересечений. Жилые дома, магазины, транспорт, досуг — все может находиться в пределах одного квартала. Если пространство собрано правильно, то каждый день складывается из микросценариев: зайти за хлебом, посидеть в сквере, встретить соседа, отвезти ребенка на кружок.
Такое многоточечное проектирование создает слоистую среду: каждый может выстроить свой маршрут, свою логику. Архитектура здесь становится не фоном, а участником событий. Она формирует привычки, укрепляет связи, дает возможность встречаться и общаться не по плану, а по ходу жизни.
Архитектура способна формировать новые связи. Особенно это заметно в местах, где пересекаются разные культуры. Музеи, галереи, культурные центры, мемориалы — все это примеры того, как среда может работать с памятью, идентичностью и опытом. Здесь люди узнают чужие истории, пересматривают свои взгляды, находят точки соприкосновения.
Еще один важный пример — школы и университеты. Это не просто здания с классами. Это площадки, где формируются новые социальные круги, где дети и подростки учатся жить в обществе. Пространство здесь играет решающую роль: открытые зоны, места для групповой работы, возможность выбрать, где и как взаимодействовать. Все это влияет на то, как дети общаются и насколько уверенно чувствуют себя среди других.
Архитектура не диктует поведение, но создает условия. И от того, какие это условия, зависит, станет ли место точкой изоляции — или началом новой культуры. Именно такая структура делает район живым — не за счет памятников или эффектных фасадов, а благодаря множеству маленьких, но продуманных точек соприкосновения.
Частное пространство тоже часть большой социальной сцены. Дом это место встреч: семейных, дружеских, случайных. Как устроена кухня, где стоит обеденный стол, есть ли общее пространство или только комнаты — все это влияет на то, как живет семья.
Современное жилье все чаще проектируют с учетом разных сценариев: кто-то работает дома, кто-то занимается детьми, кто-то хочет тишины, кто-то — общения. Архитектура помогает этим задачам не мешать друг другу, а сосуществовать. Хорошо продуманный дом объединяет, а не разъединяет.
Свет здесь не менее важен, чем планировка. Он задает ритм дня, создает ощущение тепла, помогает переключаться между режимами. Именно благодаря этому дом становится живым.
Цифровые технологии упростили общение. Мы пишем друг другу, звоним, участвуем в онлайн-встречах. Кажется, будто физическое пространство больше не нужно. Но это не так. Особенно после локдаунов стало понятно: быть рядом с человеком — это другое. Важно не только говорить, но и видеть жесты, чувствовать паузы, замечать настроение. Людям нужно встречаться лично. Пространства, где можно спокойно поговорить, просто побыть вместе — важны как никогда. Именно архитектура может создать такие места. Простые, удобные, понятные.
Хорошее пространство сближает. Плохое — делает людей чужими. Архитектура создает условия, в которых людям удобно быть вместе.
Когда мы говорим об архитектуре, чаще всего представляем здания, улицы, общественные пространства. Но суть архитектуры — не только в форме, а в том, как она влияет на нашу повседневную жизнь. Где люди встречаются, общаются, как чувствуют себя в пространстве — дома, в парке, в кафе или на площади. Свет тут — не просто дополнение. Он подчеркивает границы, создает ритм, помогает ориентироваться и чувствовать себя в безопасности. Мы уже обсуждали это с экспертом по освещению — и продолжаем тему. В этой статье попытаемся объяснить, как архитектура и свет могут сближать людей, поддерживать культуру общения и создавать среду, в которой хочется присутствовать.
Молодой Тони Лоуренс приехал в Лондон и устроился стажером в Concord Lighting — тогда еще небольшое подразделение внутри Sylvania Group. По образованию он был электромехаником, но хотел чего-то большего, чем просто работа по специальности.
В студии его окружали не только инженеры, но и художники. Наставниками стали основатель бренда Бернард Стерн и профессор Королевского колледжа искусств Роберт Херитедж. Именно они научили Тони думать о свете как о материале — не просто источнике, а инструменте восприятия.
Он остался в Concord на 56 лет — не потому что не было других вариантов, а потому что постоянно находил новые задачи. Он прошел путь от чертежника до главы продуктового дизайна, а потом — до наставника. Работал с архитекторами, консультировал музеи.
Все эти годы он не отвлекался на модные стили и громкие релизы. Он просто делал светильники, которые работали надежно. И этим заслужил репутацию перфекциониста, которого уважали даже самые взыскательные клиенты.
Названия вроде Beacon Muse, Glace, Officelyte до сих пор встречаются в брифах архитекторов и музейных кураторов.
Лоуренс не делал свет «на показ». Его светильники просто выполняют свою прямую задачу. Выделяют то, что важно в пространстве, а не перетягивают внимание на себя.
Лоуренс не замыкался на разработке продуктов. Он считал, что работа со светом требует не только практики, но и особого мышления. Именно поэтому на протяжении многих лет преподавал — в St Martin’s School of Art и Университете Сассекса. Не как гость на лекции, а как настоящий наставник: ставил задачи, критиковал, вел студентов до защиты дипломов. Он не поощрял эффектность, зато внимательно относился к инженерной логике, работе с деталями, умению объяснить, зачем нужен тот или иной свет.
Внутри самой Concord он тоже строил среду. По его инициативе компания открыла The Vault — обучающий и тестовый центр для команды. Здесь инженеры могли собираться, пробовать новые сборки, обсуждать параметры. Это было не просто помещение для тренингов, а место, где формировалась внутренняя культура разработки. Центр работает до сих пор, а главное помещение носит его имя — Lawrence Room.
Для Лоуренса светильник был итогом процесса, в который вовлечены десятки специалистов. И чем больше они понимали свет, тем лучше был результат. Именно поэтому он делился знаниями — щедро и системно.
К 2021 году имя Тони Лоуренса было хорошо известно в светотехнической отрасли. Его продукты изучали в школах дизайна, копировали другие бренды, ставили в эталон. Но сам он оставался в тени. И именно поэтому премия LIT Lighting Design Awards стала важным моментом — не для него лично, а для всей профессии.
Лоуренсу присудили награду Lifetime Achievement Award — высшее признание, которое дают за вклад длиной в жизнь. В пресс-релизе его подход назвали примером монументального влияния и точного баланса между инженерной логикой и дизайнерским мышлением. Это было признание не только проектных решений, но и самого подхода: ясного, строгого, ориентированного на задачу.
Церемония прошла в штаб-квартире Concord. Видео с выступлением Лоуренса быстро разлетелось по профильным изданиям и соцсетям. Он говорил не о себе, а о людях, с которыми работал. Для Concord это было подтверждением, что стратегия, выстроенная вокруг инженерного качества, может быть признана на международном уровне. Для молодых сотрудников — ориентир: вот каким может быть дизайнер, если ставить дело выше амбиций. Сам Лоуренс отнесся к награде спокойно. Он продолжал работать, консультировать, изобретать.
Тони Лоуренс ушел из жизни 23 мая 2025 года. Его подход к свету был простым и точным. Он не считал светильник объектом дизайна — скорее, инструментом, который делает пространство понятным и точным. Для него было важно, чтобы:
Его работы не выставляют на витринах. Их можно не заметить — и это лучший комплимент. Потому что задача света, по Лоуренсу, — не привлекать внимание, а правильно его направлять. Сегодня подход, который он формулировал еще в 70-х, остается актуальным. Потому что он исходил не из трендов, а из сути: как сделать свет удобным, точным, эффективным. Тони Лоуренс не изобрел свет заново. Он просто довел его до состояния, в котором инженерная работа становится почти невидимой. Именно такой — тихий, точный, принципиальный — подход оставляет след. И этот след будет светить вечно.
Тони Лоуренс умер 23 мая 2025 года. Он не был медийной фигурой, не стремился к славе, не выпускал книг. Но каждый, кто работает со светом, знает его проекты. Он пришел в Concord Lighting в 1969 году — 21-летним инженером — и остался там на полвека. Прошел путь с самого низа. За это время он создал десятки светильников, которые стали эталоном для архитекторов, музейщиков и коллег по отрасли. Редакция JUNG Media вспоминает, кем был Тони Лоуренс, какие решения он предложил и почему его имя навсегда останется в истории светодизайна.
К 2030 году, по прогнозам ООН, в городах будет жить 60% населения планеты. Каждый третий — в агломерации от полумиллиона человек. Китай — в центре этой динамики. Города уплотняются, население и цены на жилье — растут. Для молодых специалистов и студентов это означает выбор: либо часами добираться с окраин, либо учиться жить на двадцати с лишним квадратах.
А для архитекторов и дизайнеров это вызов, на который нужно отвечать пространством. В Китае микрожилье становится не вынужденной мерой, а архитектурной задачей. На маленькой площади нужно создать комфорт: с дневным светом, удобной планировкой и возможностью адаптировать помещение под разные нужды — от работы до отдыха.
Сорок три квадратных метра — это не так уж и мало по китайским меркам. На этой площади можно уместить все необходимое для жизни одного или двух человек. Вопрос не в метраже, а в том, как именно он устроен.
В Китае архитекторы давно работают с этим форматом. Вместо перегородок — легкие разделители: полки, стеклянные панели, шторы. Они дают приватность, но не режут пространство. Зону сна можно просто отгородить текстилем — днем это снова становится единым открытым объемом.
Санузел часто делают в виде отдельного бокса. Рабочее и обеденное место — у окна, там же можно поставить стойку, которая работает и как стол, и как барьер между зонами. Если потолки позволяют — добавляют подиум или антресоль.
Главный принцип — ничего не должно стоять просто так. Любая стена используется под хранение. Мебель крепится к стенам или встраивается в ниши. Все, что можно поднять, убирается вверх. Все, что можно совместить — совмещается.
Если в распоряжении 25 м² — важно не пытаться уместить в них «все как в обычной квартире». Лучше подумать, как избавиться от лишнего. В Китае такие пространства часто находятся в старых домах, где крохотные квартиры соседствуют с внутренними двориками. Это возможность: объединить улицу и интерьер, превратить двор в часть жилого сценария.
Приватная зона — наверху, чаще всего это спальное место на антресоли. Высота ограничена, но матрас на полу — нормальное решение. Нижний уровень работает как кухня, гостиная, рабочее место — без строгого деления. Здесь важна не форма, а удобство: чтобы можно было готовить, работать и отдыхать — и все это на одной площади.
Пол нередко делают многоуровневым — например, кухнют слегка приподнимают, а гостиную опускают. Это не только экономит высоту, но и визуально делит пространство. Вместо дивана — встроенная скамья. Вместо шкафа — ниша в стене. Каждое решение подчинено одной цели: сделать так, чтобы маленькое пространство работало на большой запрос.
Двадцать два квадрата — это уже микроформат. Но даже на такой площади можно организовать нормальную жизнь. Главное — работать с высотой. В Тайбэе, например, в старых домах часто встречаются потолки выше трех метров — и это дает пространство не вширь, а вверх.
Мебель уходит на второй уровень: наверху — кровать, внизу — кухня, ванная, рабочая зона. Вместо лестницы — легкая металлическая конструкция, которая не загромождает вид. Вся мебель — встроенная. Ничего лишнего. Даже стиральная машина может переехать на кухню, если так освободится место для ванной.
Одна из главных идей — не заставлять все намертво. Например, вдоль стены можно поставить два небольших деревянных стола, которые объединяются в длинный обеденный или рабочий. Барная стойка становится частью хранения. Шкаф прячется под кроватью. Двери — раздвижные. Пространство работает под задачи: утром — как офис, вечером — как спальня, в выходной — как гостиная.
Минимальный метраж — это не приговор. Китайские проекты показывают: даже на 20–25 м² можно создать комфортное, гибкое, современное жилье. В этом подходе нет ничего декоративного. Это архитектура, которая начинается с быта: как сушить вещи, где поставить ноутбук, как не споткнуться о табурет ночью. Все подчинено реальному использованию. Здесь не прячут масштаб и не маскируют тесноту, а работают с ними. В итоге малый дом становится не шагом назад, а движением вперед — к архитектуре, которая умещается в повседневность.
Плотная застройка, рост цен и дефицит земли — реалии большинства китайских городов. На этом фоне архитекторы и дизайнеры переосмысляют само понятие жилья. Сегодня квартира в 20-25 м² — это не компромисс, а полноценное пространство для жизни. Без ущерба для уюта, света и удобства. Мы решили на примерах разобраться, как микроархитектура в Китае отвечает на вызовы урбанизации — и почему минимальный метраж не значит ограниченные возможности.
В истории Всемирных выставок редко случается, чтобы один город принимал их дважды. Исключения — Париж, Брюссель и Чикаго. Теперь к ним присоединилась Осака. В 1970 году Expo стала символом технологического оптимизма послевоенной Японии. Сегодня — это повод осмыслить, как архитектура меняется в ответ на климатические и культурные вызовы.
Главная тема 1970 года — «Прогресс и гармония для человечества». В 2025-м — «Проектирование общества будущего для нашей жизни». Это не просто смена лозунгов. Это возвращение к вопросу: что такое Всемирная выставка сегодня и зачем она вообще нужна? В 70-х она была ареной для глобального технооптимизма — местом, где государства показывали, на что способны их промышленность, наука и архитектура. В 2025 году акцент сместился: теперь важны не демонстрации, а сценарии. Вместо витрин — прототипы. Expo в Осаке больше не предлагает готовые ответы, она ставит вопросы: как жить в мире, где ресурсы конечны, климат меняется, а технологии требуют не просто восхищения, но регулирования и ответственности.
Главный архитектурный элемент Expo 2025 — гигантское деревянное кольцо диаметром более 600 метров, спроектированное Со Фудзимото. Оно стало крупнейшим деревянным сооружением в мире — и одновременно поводом для дискуссий.
Построенное на отвоеванном у моря острове Юмэсима, кольцо поднимается над водой, объединяет павильоны и символизирует цикличность жизни. Но это не только жест масштаба. Это заявление о материальности. Вместо стекла и стали — дерево. Вместо абстрактной футуристичности — конструкция, построенная по принципам традиционного японского зодчества.
Форма кольца работает сразу на нескольких уровнях. Она задает ритм всему пространству Expo, объединяя в единую траекторию разрозненные объекты и темы. В этом — логика не линейного, а кругового мышления, где нет начала и конца, а есть непрерывное движение, взаимодействие и возвращение. Это важно: Expo 2025 предлагает не просто зрелище, а маршрут, по которому нужно идти, чтобы осмыслить разнообразие ответов на вызовы будущего. Архитектура кольца — не фон, а способ навигации, как физической, так и смысловой.
Если Expo 1970 была парадом инженерных чудес и метаболистских манифестов, то Expo 2025 — это поле архитектурной дипломатии и климатических решений. Яркий пример — павильоны Кенго Кумы для Катара и Португалии. Один построен из переработанных рыболовных сетей, другой — из морских канатов. Здесь форма следует за идеей, а идея — за экологией.
Японский павильон от Nikken Sekkei идет еще дальше. Он буквально умирает и возрождается: часть его конструкций разрушается в процессе выставки, подчеркивая цикличность природы и временность архитектуры как формы. Такой подход отражает глубокий сдвиг в самой архитектурной логике Expo.
В этом году ставка на молодых архитекторов. Двадцать небольших объектов, включая туалеты и зоны отдыха, были спроектированы студентами и начинающими практиками. Не просто функциональные постройки — а способ проверить, как архитектура работает с повседневностью: удобно ли, уместно ли, бережно ли к среде и человеку.
Эти интервенции кажутся второстепенными, но именно в них можно увидеть главные архитектурные сдвиги. Здесь нет жесткой иерархии, нет навязанного стиля — есть внимание к контексту, материалам, сценариям использования. Молодые авторы работают с тенью, ветром, дождем, с привычками и маршрутами посетителей. Это архитектура повседневности, которая не требует восхищения, но предлагает комфорт и инклюзивность. Именно такие малые формы формируют новую культуру проектирования — где важны не только амбиции, но и эмпатия.
Павильоны национальных команд на Expo 2025 — это архитектурные манифесты, в которых каждая страна говорит о себе языком пространства. США фокусируются на космосе, Япония — о балансе между человеком и окружающей средой, Саудовская Аравия — на экологической трансформации пустынь. Швейцария же ведет посетителей по пяти архитектурно оформленным сферам, отсылая к пути от «Хайди до высоких технологий». Каждая из этих тем становится поводом для разговора не только о нации, но и об универсальных вызовах будущего.
Французский павильон, разработанный бюро Coldefy и Carlo Ratti Associati, исследует, как архитектура может адаптироваться к изменениям климата через взаимодействие человека и окружающей среды.
В итальянском проекте от Mario Cucinella используется биодизайн: павильон «дышит», адаптируется к температуре и освещению.
А павильон Катара, спроектированный Кенго Кумой, представляет синтез японских и арабских ремесленных традиций — как пример архитектурной дипломатии. В каждом случае павильон становится местом, где архитектура не только демонстрирует инновации, но и становится формой культурного диалога.
Эти павильоны — как временные посольства идей. Здесь страны показывают свое видение на будущее. Через выбор материалов, стратегий устойчивости, культурных кодов они проектируют свое будущее и одновременно участвуют в глобальной дискуссии о климате, технологиях и социальной справедливости. Expo 2025 превращает архитектуру в язык дипломатии: не через лозунги, а через форму, тень, навес, текстуру, сценарий перемещения. Именно в этом многообразии — ценность выставки: она показывает, как разные страны по-своему отвечают на одни и те же запросы о будущем.
Сравнение двух выставок — Expo 1970 и 2025 — позволяет увидеть, как изменилась не только архитектура, но и сама роль таких мероприятий. В 1970-м павильоны были площадками инженерной демонстрации: гигантские фермы, новые материалы, метаболистские конструкции, смелые формы. Архитектура была громкой, уверенной, направленной в будущее без сомнений. Посетителей встречали фестивальная площадь Кэндзо Танге, башня Солнца Таро Окамото, модульный павильон Такара Кисе Курокавы — все они транслировали веру в технологический прогресс как универсальное благо.
Сегодня же архитектура Expo стала мягче, многослойнее и рефлексивнее. Она больше не строится на обещаниях, а работает с ограничениями: климатическими, материальными, социальными. Вместо амбициозных «вечных» конструкций — проекты, которые можно разобрать, переработать, интегрировать в другие контексты. И это не признак слабости, а признак зрелости: архитектура больше не демонстрирует силу, а учится работать с ограничениями, учитывать последствия и брать на себя ответственность.
Такой сдвиг отражает и более широкую трансформацию отношения к будущему. Если Expo 1970 проектировала мир как последовательный путь прогресса, то Expo 2025 предлагает его как поле выбора. Здесь нет единой дороги, зато есть множество тропинок — устойчивых, экспериментальных, скромных, коллективных.
На 184 дня Юмэсима, искусственный остров в заливе Осаки, превращается в город-утопию. Здесь тестируются не только архитектурные решения, но и сценарии жизни: от логистики перемещения до взаимодействия с климатом. Многие павильоны будут разбираться, а часть инфраструктуры — интегрироваться в городскую ткань города. Это выставка, которая уже на стадии планирования предполагает свое «второе дыхание».
Кроме того, Expo 2025 стала платформой для нового уровня международного диалога. В выставке принимают участие более 160 стран и регионов, каждая из которых использует павильон не только для демонстрации своих технологических и культурных достижений, но и как способ заявить о своей повестке: климатической, социальной, архитектурной. Такой формат требует нового отношения к архитектуре как профессии. Expo 2025 демонстрирует, что архитектор сегодня — это не только дизайнер форм, но и куратор процессов, модератор конфликтов, автор сценариев. В этом смысле выставка важна не только как событие, но и как зеркало трансформации самой профессии.
13 октября Expo 2025 закроется. Павильоны разберут, Юмэсима снова станет частью Осаки, гости разъедутся. Но выставка не исчезнет — она останется в подходах, идеях, материалах. Многие решения, придуманные здесь, перейдут в учебные программы, стандарты и реальные проекты. Как это уже было после Expo 1970, только теперь с другим прицелом: на устойчивость, участие и работу с контекстом.
В этом смысл Всемирной выставки — не просто показать, что уже сделано, а зафиксировать, о чем сейчас думают архитекторы. Expo 2025 — это способ понять, что для нас сегодня важно: климат, ресурсы, равенство, связь с местом. Архитектура здесь становится инструментом осмысления, а не витриной.
Япония снова стала центром глобального внимания: здесь открылась Всемирная выставка Expo 2025. Спустя 55 лет Осака вновь принимает архитектурный форум планетарного масштаба. Но что изменилось за эти полвека — и почему это важно? Редакция JUNG Media выяснила, как выставка отражает сдвиг в архитектурной повестке — от технофутуризма к климатической ответственности. И как молодые архитекторы начинают говорить о будущем не через образы, а через действия.
Сканирующие приложения и цифровые модели становятся базой для принятия проектных решений. Инструмент Polycam позволяет создать точную трехмерную модель объекта или участка с помощью смартфона или планшета. Результат — готовая цифровая модель и 2D-план, с которым можно работать в любых CAD-средах.
Платформа TwinMaster расширяет потенциал цифрового двойника: пользователь управляет моделью через интерфейс, где ИИ предлагает решения на основе связей между элементами проекта. Система генерирует сценарии и варианты планировок на основе поставленных целей, помогает просчитывать компромиссы и упрощает работу с данными на ранних стадиях.
Рутинные и скучные задачи — вроде проверки норм и оформления бумаг — теперь выполняют специальный софт. Платформа UpCodes интегрирует строительные нормы, сборки и изделия в одну цифровую систему. Вместо бумажных справочников архитекторы получают оперативную проверку на соответствие требованиям.
Решение Permio упрощает получение разрешений: оно формирует рекомендации по кодексам и политике на основе типа объекта и местоположения. По данным компании, около 80% коммерческих проектов сталкиваются с задержками именно на этом этапе — программа сокращает время получения разрешений.
Система ARKI работает как интеллектуальный архив: она позволяет искать, сравнивать и использовать чертежи из прошлых проектов прямо в рабочем пространстве. Это трансформирует накопленные знания в действующий инструмент.
Ранние стадии проектирования требуют четких решений по материалам. Программа Acelab предоставляет платформу для поиска и сравнения материалов с учетом нормативов, характеристик и условий эксплуатации. Архитекторы получают доступ к централизованной базе — с возможностью документирования, анализа и повторного использования информации. Это сокращает время на проверку и согласование, а также упрощает управление проектными ресурсами.
Инструмент C.Scale решает задачу оценки воздействия материалов на выбросы на этапе концепции. Архитектор получает числовые данные о последствиях проектных решений — до начала чертежей и спецификаций. Это приближает архитектуру к логике инженерного расчета: не интуиция, а цифра определяет выбор.
ИИ в архитектуре — это не генерация форм, а помощь в принятии решений. На конференции AIA были представлены инструменты, в которых ИИ не заменяет архитектора, а работает как дополнение: ищет варианты, проверяет на соответствие, предлагает аналоги.
В интерфейсах таких программ ИИ не навязывает решения, а отвечает на точные запросы: по нормам, материалам, аналогам. Это ускоряет процесс проектирования без потери контроля. Архитектор остается автором, а система — функциональным инструментом.
Проект больше не финальный чертеж. Это процесс, в котором архитекторы работают с данными, выбирают материалы, проверяют нормы и меняют решения по ходу работы. Архитектура становится гибкой и точной.
ИИ и цифровые платформы не заменяют архитекторов. Они становятся частью повседневной работы — такой же, как планировка или расчет. Все начинается с задачи, а не с картинки.
Редакция JUNG Media продолжает следить за изменениями в архитектурной практике. Проектирование все чаще выходит за пределы чертежа — архитекторы используют код, платформы на базе ИИ, цифровые модели и алгоритмы для анализа нормативов и выбора материалов. Этот подход формирует новую архитектуру: не как образ, а как система, построенная на данных, воспроизводимых в точных процессах. На конференции AIA 2025 в Бостоне были представлены инструменты, которые уже используются в архитектурных бюро по всему миру. Ниже представляем обзор лучших новейших приложений для архитекторов.
.avif)
Здание построено в горном районе провинции Шаньдун. Архитектор использовал природные перепады рельефа как основу для архитектурной формы. Корпус музея разбит на отдельные блоки, между которыми — открытые дворы. Такая структура позволяет организовать логичную схему передвижения и обеспечить естественное освещение.
В проекте использованы материалы с грубой фактурой, повторяющие текстуру камня, типичного для региона. Геометрия объемов напоминает формы традиционных сельских построек. При этом здание соответствует музейным требованиям — по температурному режиму, безопасности и доступности. Это не художественный жест, а инженерная задача, решенная с учетом условий ландшафта и местной строительной практики.
Проект расположен в пригородной зоне с выраженным сезонным климатом. Основная задача — организовать комфортное жилье с учетом перемен температуры и уровня освещенности. Архитектор использует панорамное остекление, наружные балконы и свободную планировку. Объемы дома расположены с ориентацией по сторонам света.
Материалы выбраны с расчетом на долговечность и соответствие климату: наружная отделка выполнена из местного камня, перекрытия и отделка — из древесины. Фасады образуют линейную структуру с повторяющимися элементами, что упрощает восприятие здания и уменьшает визуальный шум. Пространственная организация обеспечивает естественную вентиляцию и световой режим без дополнительной инженерии.
Проект разработан для сельских районов с нерегулярным водоснабжением. Конструкция собирает дождевую воду, фильтрует ее и накапливает в резервуарах. Используется стандартный метод гравийно-песчаной фильтрации. Система не требует подключения к централизованным сетям.
Несущие элементы выполнены из бетона, устойчивого к влажности и механическим повреждениям. Отдельные детали — из дерева, которое можно заменить на месте без привлечения специалистов. Объемно-пространственное решение предполагает зонирование: есть места для сбора воды, технические зоны и пространство для общественных нужд. Все собрано в компактную конструкцию, которую можно возводить модульно.
Объект спроектирован для климатических условий региона с жарким и сухим летом. Формы — простые, с минимальными проемами на внешних фасадах. Основной акцент сделан на внутреннее пространство и организацию воздушных потоков через двор.
В отделке использован таделакт — известковая штукатурка, которую наносят вручную и полируют мылом. Этот материал не пропускает воду и легко чистится. В интерьере — декоративные узоры, отсылающие к архитектурным традициям Неджда и Киклад. Архитектор сочетает местные приемы с современной компоновкой, избегая декоративности и упрощая конструктивную логику.
Комплекс включает три низких блока, соединенных центральным объемом. Структура здания напоминает планировку производственной зоны с офисной функцией. По фасаду — 28 000 керамических плиток, уложенных вручную. Это дает текстуру и регулярный рисунок.
Проект расположен вдоль городской дороги, с выделенными зелеными зонами и встроенными внутренними дворами. На крышах — террасы и сады. Архитектура поддерживает ритм улицы, но предлагает альтернативный масштаб — без высотной застройки и плотной планировки. Это не типовой офис, а пространство, адаптированное под работу и коммуникацию в городской среде.
Здание рассчитано на офисную эксплуатацию с минимальными затратами на обслуживание. Главная особенность — интеграция солнечных панелей в фасад. Всего используется 750 модулей, размещенных на восточной и западной сторонах. Фасады имеют наклон 142 градуса, что увеличивает эффективную площадь.
Компоновка офисов — линейная, с открытыми пространствами. В центре здания расположен демонстрационный зал. Такое сочетание позволяет использовать объект не только как рабочее пространство, но и как шоурум для клиентов. Архитектура служит целям бренда и демонстрирует технологии в действии.
Здание создано как основной культурный объект для проведения шахматных мероприятий. Форма отсылает к структуре шахматной доски: фасад состоит из чередующихся панелей, образующих контрастную сетку. Архитектура использует простой геометрический принцип, удобный для навигации и зонирования.
С внешней стороны применены перфорированные панели, которые регулируют поступление света и создают тень внутри. Вход акцентирован скульптурным элементом в виде шахматной фигуры. Программа здания включает залы, аудитории и рекреационные зоны. Это публичное пространство, организованное с учетом сценариев массовых мероприятий и локальных культурных программ.
Проект представляет собой жилой комплекс с двумя башнями. Основное решение — поворот плит перекрытия на каждом этаже, что создает визуальный эффект вращения. Используется семь типов плит, от прямоугольных до скошенных. Таким образом, обеспечивается разнообразие фасадов и оптимизация освещения.
Форма подиума — призма, которуют обравляют стеклянные панели. На крыше — общие зоны и озелененная терраса. Здание выделяется в городской структуре и одновременно решает задачу организации плотной жилой среды при нестандартном силуэте.
Дом разработан как быстро собираемая конструкция для отдыха вне города. Каркас — стальной, панели — термоизолированные. Архитектор работает с промышленными компонентами, собирая их в единый блок. Интерьеры минимальны, но функциональны: потолки акцентированы металлическими балками, пол — деревянный.
Форма здания обеспечивает приватность, при этом панорамные окна выходят на лес. Центральная зона — гостиная, совмещенная с обеденной. Мебель сделана на заказ. Внутренние поверхности окрашены в насыщенные цвета, которые контрастируют с естественным окружением.
Девятиэтажное здание в Токио строится на смешанной структуре: металлический каркас и деревянные сейсмостойкие элементы. Конструкция названа «сейсмической деревянной решеткой» — она выполняет как инженерную, так и архитектурную функцию. Элементы каркаса оставлены открытыми, образуя интерьерные акценты.
Проект исследует возможности деревянных конструкций в плотной городской застройке. Планировка — открытая, с возможностью трансформации. Это прототип офисного пространства нового типа, где архитектура задает рабочую атмосферу без излишней отделки.
Проект реконструкции 140-летнего здания. Изначально зал был местом собраний в буддийском храме. Оригинальное здание пришло в негодность, но ключевые деревянные элементы (колонны, балки) были сохранены и интегрированы в новую структуру. Работы велись с учетом просадки грунта и наклона основания.
Дизайн строится на точном повторном использовании старых деталей, что позволяет сохранить объемно-пространственные пропорции. Архитектор не имитирует традиции, а работает с оригинальными материалами и их геометрией. Проект решает задачу адаптации культурного объекта под современное использование.
Мост соединяет два склона в городской зоне. Форма — спираль, напоминающая скрученный лист. Это не декоративное решение, а конструктивный подход: основа — несущие колонны и перекрытие толщиной 450 мм, боковые элементы — наклонные плоскости по 200 мм. Такая система выдерживает нагрузки и одновременно формирует визуальную идентичность объекта.
Мост служит частью пешеходной инфраструктуры и снижает транспортную изоляцию двух районов. Расчеты показали эффективность конструкции с точки зрения затрат на материалы и эксплуатацию. Освещение интегрировано в перила.
Здание построено как частное жилье для пары дизайнеров. Основная задача — выразить их подход к пространству через архитектуру. Форма — кубическая, с ритмичным чередованием глухих и открытых участков. Это создает графичность фасада и вариативность интерьеров.
Внутри — последовательность взаимосвязанных пространств с полуоткрытыми зонами и центральным двором. Он проходит через три уровня и дает доступ к свету и воздуху. Архитектор добивается баланса между изолированностью и открытостью без дополнительных приемов.
Фасад дома выполнен из алюминиевых панелей с лазерной перфорацией. Рисунок разработан на основе анализа движения воды и имеет строго повторяемую структуру. Каждый лист панелей слегка изогнут для создания рельефа. Поверхность анодирована, что увеличивает ее устойчивость к внешним воздействиям, включая морскую соль и осадки.
Архитектура концентрируется на точной проработке оболочки здания, совмещая визуальный порядок и защитные свойства. Перфорированные элементы также работают как световые фильтры, регулируя освещение внутри помещений. Конструкция обеспечивает долговечность и минимальные затраты на обслуживание.
Объект размещен в пригороде Бергена, в зоне с минеральными источниками. Программа включает спа, сауну и жилые модули. Архитектура построена по принципу круговой циркуляции — с центральной зоной водных процедур и последовательным переходом к зонам отдыха.
Основной материал — монолитный бетон и дерево, обработанное для наружного использования. Все инженерные коммуникации скрыты в полу. Планировка создает четкое разделение между общественными и приватными зонами. Входная часть здания ориентирована по рельефу для защиты от ветров и осадков.
Здание расположено на участке с неблагоприятным окружением: железная дорога и неблагополучный темный район. Планировка решает задачу защиты от шума и вибраций. Первый этаж отступает от улицы, а выступающие объемы второго и третьего этажей создают конструктивный экран.
Фасад замкнут, основное освещение обеспечивают внутренние дворики и проемы во внутренние зоны. Планировка — свободная, с возможностью трансформации. Архитектор не маскирует инженерные решения, а использует их как способ управления пространством. Это пример компактного городского жилья с изоляцией от агрессивной среды.
Четырехэтажный жилой дом с мезонином, построенный в плотной городской среде. Главная задача — сохранить конфиденциальность при открытом размещении. Фасады выполнены из вертикальных панелей, которые повернуты под углом. Это снижает визуальный контакт с улицей, не блокируя свет и воздух.
Структура дома — бетонная, перегородки — легкие. В интерьере используется ограниченная палитра материалов, включая стекло, дерево и штукатурку. Главная лестница расположена по внешней стене и отделена от основных помещений. Это решение упрощает логистику и снижает уровень шума в жилых зонах.
Дом построен на участке неправильной формы. Центром планировки становится внутренний двор, к которому обращены все помещения. Основная идея — обеспечить прямую визуальную связь между всеми зонами через открытую структуру.
Внутри использован прием непрерывного коридора, совмещенного с лестницей, что создает эффект движения по замкнутой петле. Такое решение позволяет зонировать пространство по функциям без перегородок. Архитектура решает задачу объединения семьи в едином, но гибком пространстве.
Здание построено по образцу Seagram Building, но переработано с применением новой структурной сетки под углом 45 градусов. Фасад стал двухслойным: внешняя оболочка служит дополнительной теплоизоляцией и защищает от перегрева.
На фасадах размещены треугольные модули — открытые оздоровительные зоны, доступные из офисных помещений. Внутреннее пространство перестроено: добавлены зоны хранения, новые лестницы и перегородки. Планировка адаптирована к современным требованиям гибкой работы и персонализированных офисов.
Проект архитектора Шина Такамацу сосредоточен на организации жилья с вертикальной компоновкой. Центральный элемент — «небесная комната», открытая вверх. Она соединяет все уровни здания и дает доступ к дневному свету.
Форма дома — простая, белые поверхности без декора. Планировка позволяет использовать центральную зону как жилую или оставить ее пустой. Таким образом, жильцы могут самостоятельно настраивать структуру под свои сценарии жизни. Это эксперимент с типологией, в которой воздух и свет играют структурную роль.
Премия A' Design Award в категории архитектуры за 2024/2025 год продемонстрировала широкий диапазон решений — от жилых домов и мостов до культурных и офисных объектов. Несмотря на разницу в масштабе, каждый проект основан на точной работе с условиями участка, программой использования и строительными возможностями.
Общая черта всех рассмотренных кейсов — конкретность. Архитектура не оформляет, а организует. Не декорирует, а конструирует. Задачи — понятные: защита от жары, фильтрация воды, адаптация исторического объекта, формирование новой типологии жилья. Средства — инженерные, строительные, пространственные. Такие проекты становятся частью повседневной среды и работают на ее улучшение. Это не декларации и не образы — это четкие, проверяемые архитектурные системы.
Редакция JUNG Media анализирует архитектурные решения, где технология, форма и функция создают современную городскую и жилую средупризматическая. Международная премия A' Design Award ежегодно отмечает такие практики по всему миру. В этом обзоре — проекты из категории «Архитектура, строительство и проектирование конструкций», отобранные в сезоне 2024/2025. Каждый из них представляет собой конкретный ответ на задачу планировки, инженерии или организации пространства.
Человеческое тело воспринимает свет не только глазами. Сигналы о свете обрабатываются и визуальной, и биологической системой. Последняя отвечает за синхронизацию внутренних часов — циркадного ритма, от которого зависит работа гормонов, обмен веществ и качество сна.
Все начинается с сетчатки. Свет активирует особые клетки — внутренне светочувствительные ганглиозные клетки. Они передают сигнал в гипоталамус — область мозга, управляющую суточным циклом. Днем активируется кортизол, ночью — мелатонин. И если режим света сбивается, сбивается и работа организма.
Современный человек проводит большую часть времени в помещении — и это нарушает естественный режим. Мы получаем слишком мало яркого света днем и слишком много синего света вечером. Телефоны, компьютеры, искусственное освещение мешают выработке мелатонина и мешают заснуть. Недостаток утреннего света замедляет запуск «внутренних часов».
Чтобы восстановить ритм, нужно минимум час утром находиться при ярком белом свете с высокой цветовой температурой — около 5000K. Это может быть солнечный свет или светодиодное освещение, имитирующее дневной спектр. Такой подход помогает организму «проснуться» и настроиться на активный день.
Для циркадного ритма важен не только яркий свет днем, но и снижение световой нагрузки вечером. Биологическая система чувствительна к синей части спектра, поэтому экраны и яркое освещение перед сном мешают засыпанию и нарушают фазы сна.
Вечером свет должен быть мягким и теплым — в диапазоне 1800K–2700K. Важно приглушать освещение за два часа до сна, исключать яркие экраны, а в некоторых случаях использовать фильтры синего света или специальные очки. Контраст между дневным и вечерним светом помогает телу «понять», когда отдыхать.
В больницах пациенты часто лишены доступа к естественному свету. Это нарушает биологические ритмы и замедляет восстановление. Исследования показывают: правильное освещение может сократить сроки лечения, снизить потребность в обезболивающих и улучшить психоэмоциональное состояние, особенно у пациентов с деменцией.
Решение — динамическое освещение, которое имитирует дневной цикл: яркий холодный свет утром и мягкий теплый вечером. Светодиодные системы позволяют запрограммировать такие сценарии и адаптировать их под конкретные условия: палаты, посты медперсонала, зоны отдыха.
Освещение действует как лекарство: важно не только его качество, но и «дозировка». Время, интенсивность, цветовая температура и история предыдущего светового воздействия — все это влияет на эффективность. Например, человек, который получил достаточную порцию яркого света утром, будет менее чувствителен к экрану вечером.
Поэтому подход к проектированию освещения должен учитывать не только норму по люксам, но и биологическую реакцию. Это особенно важно в пространствах, где люди проводят много времени: офисах, школах, лечебных учреждениях.
Разные люди по-разному воспринимают свет. Молодым достаточно меньше яркости, пожилым — требуется больше. Те, кто работает на улице, получают естественный свет в течение дня. Те, кто проводит много времени за компьютером, напротив, нуждаются в дополнительной световой стимуляции утром и снижении яркости вечером.
Проектируя освещение, важно учитывать не только архитектуру, но и привычки пользователей: их график, активность, возраст и даже профессию.
Например, людям с ночным графиком нужны специальные сценарии освещения: интервалы яркого холодного света в течение смены и мягкое освещение вне работы. Для офисов и домов — акцент на утреннюю световую стимуляцию и снижение интенсивности в вечерние часы.
Возможность имитировать естественный световой цикл — не просто технологический тренд, а необходимый шаг в сторону профилактики. Эффективное освещение уже внедряется в европейских больницах, а специалисты по свету разрабатывают «рецепты» для конкретных пользователей, задач и ритмов жизни.
Создание световой среды, поддерживающей биологические процессы, становится частью общего подхода к устойчивому и здоровому образу жизни. И чем точнее мы понимаем, как свет работает с телом, тем эффективнее проектируем не просто свет, а благополучие.
Освещение влияет на сон, настроение, работоспособность и даже ход лечения — но мы редко воспринимаем его как фактор здоровья. Меж тем, свет напрямую взаимодействует с нашими биоритмами: синхронизирует внутренние часы, регулирует гормоны и влияет на общее состояние. Редакция JUNG Media решила разобраться, что такое здоровое освещение. Как правильно организовать световую среду дома, на рабочем месте или в медицинском учреждении? Почему дневной свет важен утром, а холодные экраны — вредны ночью? И можно ли выстроить световой «режим дня» так же, как мы делаем с питанием и сном?
.avif)
Человеческий мозг воспринимает свет не только как визуальный сигнал. Цветовая температура, интенсивность и направление света влияют на уровень бодрости, эмоциональное состояние и даже на поведение. Теплый рассеянный свет расслабляет, синий оттенок активизирует, динамичное освещение помогает сосредоточиться, а мягкие градиенты создают ощущение уюта и безопасности.
Современные проекты все чаще используют свет как архитектурный материал. Он участвует в построении сцен и зонировании, помогает подчеркнуть текстуры и очертания, меняет глубину восприятия помещения. Эмоциональное проектирование опирается на два ключевых параметра — время и пространство. В течение дня свет в помещении должен меняться, подстраиваясь под активность, естественное освещение и поведение пользователя. Пространственно — свет подбирается под функцию зоны, ее акустические, визуальные и тактильные особенности.
Базой для проектирования световой атмосферы становится понимание биологических ритмов человека. Система освещения, выстроенная с учетом циркадных процессов, помогает стабилизировать режим сна и бодрствования, снижает стресс и повышает качество восприятия. Утром — яркий и холодный свет. Вечером — теплое и мягкое освещение. В течение дня — динамика, которая создает ритм.
Такие решения особенно важны в пространствах без доступа к естественному свету: офисах, школах, музеях, больницах. Свет становится компенсацией, поддержкой, навигацией.
Разные типы освещения создают разную эмоциональную реакцию. Прямой свет акцентирует, рассеянный — смягчает, отраженный — выравнивает. Комбинируя эти эффекты, можно проектировать визуальную иерархию: выделять зону общения, создавать точку фокуса или наоборот — «размывать» границы пространства для расслабления.
Современные светильники позволяют настраивать интенсивность, температуру и направленность света в реальном времени. Это важно в проектах, где пространство должно трансформироваться — от утреннего рабочего ритма до вечернего приглушенного сценария. Свет становится не элементом, а сценографией: он создает ощущение времени, ритма, интонации.
Эмоциональный эффект света усиливается за счет взаимодействия с материалами. Мягкие текстильные поверхности отражают свет иначе, чем металл или стекло. Бумага рассеивает свет, дерево добавляет оттенок, стекло — глубину. Световые приборы, выполненные из этих материалов, становятся частью атмосферы: не только источниками, но и объектами визуального взаимодействия.
Тонкая настройка света — не про яркость. Это про плотность, мягкость, распределение. И в проектах, где атмосфера важнее формы, именно свет решает, как это пространство будет ощущаться.
Эмоциональное освещение — это не эффект и не украшение. Это основа среды, которая работает с восприятием, поведением и самочувствием. Правильно выстроенный сценарий света делает пространство понятным, комфортным и живым. Он сопровождает человека, помогает концентрироваться или расслабляться, ориентироваться или отстраняться — в зависимости от задачи.
Современные световые решения позволяют проектировать не только визуальную, но и чувственную структуру интерьера. Это подход, в котором свет — не технический параметр, а эмоциональный язык пространства. И тот, кто умеет им пользоваться, создает не просто обстановку — он проектирует состояние.
Освещение влияет на то, как мы чувствуем себя в помещении. Оно помогает создать нужную атмосферу — спокойную, рабочую или уютную. Свет не просто делает пространство видимым, он задает настроение и поддерживает общее ощущение комфорта. Свет влияет на ритм, на интенсивность восприятия, на ощущения от пространства. Редакция JUNG Media разобралась, как работает эмоциональный подход к свету. Что такое сценарное освещение? Почему важно учитывать циркадные ритмы? Как цвет и динамика света меняют атмосферу — и какие технологические решения позволяют это реализовать на практике?
Bluetooth Mesh устроен иначе, чем привычные беспроводные системы. В нем нет единого центра управления — каждое устройство в сети, будь то светильник, выключатель или датчик, может принимать и передавать команды дальше. Сигнал буквально «перепрыгивает» от одного устройства к другому, охватывая все здание, даже если между первым и последним устройством несколько этажей.
При этом связь работает в обе стороны: светильник может не только получить команду «включиться», но и сам передать информацию — например, о том, что в комнате кто-то есть или что уровень освещенности упал. Система на основе этих данных подстраивается под ситуацию: снижает яркость, отключает лишнее или запускает нужный сценарий.
Bluetooth Mesh легко объединяется с другими системами здания — отоплением, вентиляцией, жалюзи или даже голосовыми ассистентами. Все работает как единая структура, в которой каждый элемент знает, что происходит вокруг, и реагирует на изменения.
Bluetooth Mesh отличается от Wi-Fi не только технологически, но и логикой работы. В обычной Wi-Fi-сети все завязано на маршрутизатор: если он перегружен или отключен, связь между устройствами пропадает. Каждое устройство должно быть в зоне его действия и напрямую подключено к нему.
Bluetooth Mesh работает иначе. Здесь нет единого центра — устройства сами строят сеть между собой. Светильник может передать команду выключателю, тот — датчику, а тот — дальше, по цепочке. Это позволяет системе охватывать большие пространства без потери сигнала и продолжать работу даже если одно из звеньев временно выходит из строя. Связь надежнее, покрытие шире, и все работает автономно — без Интернета и без перегрузок.
Практическое применение Bluetooth Mesh реализовано в системе JUNG HOME — это решение для децентрализованного управления освещением и инженерией в здании. Устройства соединяются напрямую, без маршрутизаторов и облачных серверов, — вся информация хранится локально, а передача данных шифруется по стандарту AES-128.
Система строится на базе обычной электропроводки и не требует дополнительной инфраструктуры. Каждый элемент, будь то выключатель, термостат или розетка, может как передавать команды, так и принимать их. Это позволяет запускать сценарии, управлять температурой или освещением с любого устройства, даже если оно находится в другой части здания — например, между подвалом и мансардой.
JUNG HOME масштабируется по мере необходимости: сначала можно автоматизировать одну комнату, затем — весь этаж, и постепенно расширять систему. Настройка выполняется через мобильное приложение: установщик передает проект владельцу, который может сам управлять доступом и добавлять новых пользователей с помощью QR-кода. Все управление остается у пользователя — просто, надежно и без зависимости от внешних сервисов.
Чтобы связать Bluetooth Mesh с внешними платформами, в систему можно добавить JUNG HOME Gateway. Это устройство позволяет интегрировать управление через голосовых ассистентов, такие как Amazon Alexa, Google Assistant и Алиса от Yandex, включая поддержку казахского языка. Благодаря шлюзу открывается доступ к централизованному управлению через Smart Visu Server и облачный сервис myJUNG Cloud. Система также может подключаться к другим IoT-платформам — от KNX и Philips Hue до wibutler и mediola, что делает ее совместимой с самыми разными сценариями использования и устройствами.
Технология Bluetooth Mesh и решения JUNG HOME применяются там, где важны автономность, масштабируемость и точный контроль. В коммерческих офисах система управляет освещением по присутствию и настраивает условия для разных зон. В коридорах и вестибюлях — направляет движение с помощью световой навигации. В жилых пространствах — позволяет пользователю самостоятельно настраивать световые сцены, управлять голосом и адаптировать среду под себя. В образовательных и культурных учреждениях Bluetooth Mesh упрощает управление освещением и климатом по расписанию и собирает данные об использовании, помогая сделать здания умнее и эффективнее.
Bluetooth Mesh меняет представление об освещении — от физической функции к цифровой роли в управлении зданием. Светильники становятся не просто источниками света, а участниками сети, которая реагирует, передает команды и взаимодействует с другими системами. Это основа архитектуры, в которой каждый элемент играет свою роль — без серверов, без перегрузки, без ограничений по масштабу.
Такие решения, как JUNG HOME, показывают, как технология Mesh превращается в реальный инструмент — от квартиры до многоэтажного комплекса. Инфраструктура, которая строится шаг за шагом, масштабируется по потребности и остается под контролем пользователя. Освещение становится логикой здания — невидимой, но управляемой, точной и независимой.
Освещение больше не ограничивается функцией включения и выключения. Сегодня оно — часть цифровой среды, в которой каждый светильник может передавать данные, адаптироваться к поведению пользователя и работать в связке с другими элементами здания. Редакция JUNG Media решила разобраться, как работает технология Bluetooth Mesh, где она применяется и почему становится основой новых интеллектуальных систем освещения.
Любое произведение искусства — это не только объект, но и визуальный опыт. Освещение напрямую влияет на то, как зритель его воспринимает. Теплый свет может исказить холодные оттенки, слабый — не передаст фактуру, направленный — создаст нежелательные блики. Особенно это критично для картин, скульптур, текстиля и фотографий, где важна точность цвета и ощущение глубины.
В то же время свет может повредить произведение. Тепло, ультрафиолет и инфракрасное излучение ускоряют старение бумаги, выцветание пигментов, растрескивание лака. Именно поэтому освещение в галерее — это не декоративная опция, а инструмент сохранения и показа.
Два ключевых параметра для искусства — это индекс цветопередачи (CRI) и цветовая температура.
Современные LED-светильники стали стандартом в художественных пространствах по нескольким причинам:
LED-светильники, в отличие от галогенных, сохраняют спектр даже при снижении яркости — цвета не теряются, экспозиция остается корректной.
Правильное освещение в работе с искусством — это не визуальный эффект, а часть профессионального подхода. От выбора температуры и CRI зависит не только то, как зритель увидит произведение, но и как долго оно сохранится. Свет становится посредником между автором и аудиторией — и любая неточность искажает этот диалог.
Оптимальные параметры света, корректные источники и аккуратное размещение светильников формируют условия, в которых искусство сохраняется и раскрывается. Точность в работе со светом — не дополнительный штрих, а основа экспозиции.
Цвет, фактура, форма — все, что делает произведение искусства выразительным, зависит от света. Именно он определяет, как воспринимается работа: бликует ли поверхность, передается ли тон кожи, виден ли штрих. Важно не только подчеркнуть детали, но и сохранить объект — без перегрева, выцветания и искажения цвета. Редакция JUNG Media решила разобраться, какое освещение подходит для галерей, мастерских и частных коллекций. На что обращать внимание при выборе источников света? Почему индекс цветопередачи важнее мощности? Как не испортить экспонат — даже не прикасаясь к нему?
Цветовая температура измеряется в Кельвинах и определяет оттенок белого света: от теплого (ниже 3000K) до холодного (выше 5000K). Теплый свет ближе к свечению огня, холодный — к дневному небу. Эти характеристики напрямую связаны с физиологией: синий свет стимулирует, теплый — расслабляет.
Утром и в середине дня организм человека лучше воспринимает холодные тона — они способствуют концентрации, синхронизируют циркадные ритмы и подавляют выработку мелатонина. К вечеру, наоборот, свет должен становиться теплее — чтобы снизить активность, подготовить к отдыху и не мешать засыпанию.
Системы с регулируемой температурой света позволяют адаптировать освещение под конкретное время суток, тип деятельности и эмоциональное состояние. Это особенно важно в пространствах с ограниченным доступом к естественному свету — офисах, больницах, гостиницах, а также в жилых интерьерах, где пространство используется в разное время и по разному сценарию.
Существует три основных типа систем, работающих с переменной цветовой температурой:
Такие системы имитируют лампы накаливания и свечное пламя. При снижении яркости свет становится теплее, переходя от нейтрального белого к мягкому оранжевому. Это решение часто используют в гостиницах, ресторанах, зонах отдыха и домашних гостиных — там, где важен визуальный и эмоциональный комфорт в вечернее время.
Позволяет точно регулировать температуру в пределах дневного спектра. Чем выше кельвины, тем больше в спектре синего и тем ярче ощущение дневного света. Подходит для рабочих пространств, медицинских учреждений, школ и мастерских. Используется там, где важно поддерживать внимание и биологическую активность.
RGBW включает в себя базовые цвета (красный, зеленый, синий) и дополнительный канал белого. Эта система позволяет как создавать акцентные цветовые сцены, так и настраивать белый свет в нужной температуре. Применяется в музеях, выставках, театрах, а также в домашней автоматизации — когда требуется менять атмосферу по сценарию.
Технологии настраиваемого освещения уже интегрируются в системы «умного дома» и профессиональное освещение. Они позволяют задавать режимы по времени суток, сценарию активности или предпочтениям пользователей. Примеры:
Настраиваемая цветовая температура — это инструмент управления. Она позволяет синхронизировать пространство с биоритмами, снижает визуальную нагрузку и делает освещение частью повседневных сценариев — от работы до отдыха.
Технология регулировки света — это базовую инфраструктура интерьера. Там, где освещение адаптируется под пользователя, возникает не просто комфорт, а новая архитектура взаимодействия с пространством. Управление светом становится частью повседневной нормы — как воздух, который подстраивается под дыхание.
Настраиваемая цветовая температура — это способ управлять не только светом, но и ритмом. От холодного белого до теплого янтарного, от имитации дневного света до мягкого свечения — современное освещение становится частью повседневного сценария. Оно влияет на бодрость, концентрацию и общее восприятие пространства. Редакция JUNG Media рассматривает, как освещение с регулируемой цветовой температурой работает в реальных проектах, какие технологии лежат в основе и почему правильный выбор температуры — это не вопрос вкуса, а вопрос комфорта, эффективности и биологических ритмов.
.avif)
Это тип освещения, при котором свет направлен от пола или от уровня мебели к потолку и верхним частям стен. Светильники, встроенные в напольные плинтусы, мебель, архитектурные ниши или колонны, не ослепляют пользователя и дают рассеянный свет, отраженный от потолка. При правильной установке такой свет не образует резких теней и помогает равномерно осветить помещение.
В отличие от направленного освещения сверху, которое акцентирует внимание на объектах, подсветка снизу вверх работает с объемом пространства. Она помогает визуально приподнять потолок, смягчить контрасты и сделать световую среду нейтральной и комфортной.
Непрямой свет снизу вверх часто используют в пространствах с открытой архитектурой, где потолок играет ключевую роль в визуальном восприятии. Это:
Особенно хорошо решение работает в помещениях с белыми или светлыми потолками — они отражают максимум светового потока и усиливают эффект.
Минимальное расстояние между источником света и потолком — от 30 см. При этом важно учитывать мощность светильника, тип оптики и угол рассеивания. Например, в открытых офисах или больницах, где требуется высокая равномерность, используют линейные светильники с широким углом. В компактных жилых интерьерах — чаще точечные или встроенные модели.
Оптимальное решение — сочетание подсветки снизу вверх с другими источниками света. Это может быть настольное или локальное рабочее освещение. Таким образом достигается баланс между общим светом и функциональной направленностью.
Свет снизу вверх не только равномерный и не слепит — он делает помещение визуально выше. Световые линии на стыке стен и потолка могут подчеркивать геометрию, выстраивать ритм или зонировать пространство. В проектах с видимыми конструктивными элементами — балками, вентиляцией, трубами — такой прием позволяет сделать их частью визуального языка.
В некоторых решениях, особенно в офисах, используется модульная мебель с встроенными светильниками, которые направляют свет вверх и дополнительно интегрируют электропитание и управление освещением. Это снижает общую нагрузку на потолочные системы и позволяет гибко управлять светом на уровне пользователя.
Подсветка снизу вверх не всегда может заменить весь сценарий освещения. Она не подходит как единственный источник в пространствах, где нужна высокая концентрация света — например, на кухне, в мастерской или в учебных зонах. Также следует учитывать цвет потолка: темные поверхности поглощают свет, а не отражают его, снижая общую эффективность.
Поэтому большинство экспертов в области светодизайна рекомендуют комбинировать разные типы освещения: непрямой свет — как фоновый, направленный — как акцентный или рабочий. Такой подход позволяет учитывать потребности пользователей и особенности пространства.
Подсветка снизу вверх — это не декоративный эффект, а архитектурный инструмент. Она позволяет избавиться от избыточной яркости, выстраивать визуальные акценты и гибко адаптировать освещение под задачи помещения. Такой подход становится особенно актуальным в условиях многофункциональных пространств, где требуется сочетание комфорта и визуальной чистоты. Освещение не должно конкурировать с архитектурой — оно должно поддерживать ее.
Освещение, направленное вверх, меняет характер пространства. Оно не создает бликов, распределяет свет равномерно и подчеркивает геометрию помещения. Такой прием особенно эффективен в проектах, где важно визуально разгрузить потолок и избежать перегрузки прямыми источниками света. Редакция JUNG Media решила рассмотреть, как работает подсветка снизу вверх, где она применяется и почему все чаще становится частью базового сценария освещения.
