.avif)
Потому что свет задает настроение. Он подчеркивает архитектуру, влияет на восприятие фактур, разделяет пространство на зоны и в целом формирует атмосферу, в которой человек живет, отдыхает, общается. Это не просто технический элемент — это эмоция.
Если говорить о премиальных интерьерах, то тут вообще все работает иначе. Такие клиенты очень требовательны. Они много путешествуют, бывали в лучших отелях, видели современные технологии — и ожидают того же уровня у себя дома. Им недостаточно просто «лампочка над столом». Они хотят ощущений. Хотят, чтобы свет "жил" вместе с ними — и создавал то настроение, в котором комфортно.
Они, как правило, очень чувствительны к деталям. И особенно — к эмоциям, которые вызывает пространство. Поэтому мы проектируем свет не просто с точки зрения нормы, мощности или угла рассеивания, а через призму сценария жизни конкретного человека.
Кто-то бывает дома только по вечерам, кто-то проводит весь день — и у каждого будет свой ритм, свои задачи. Мы это все раскладываем: как человек просыпается, как завтракает, как проводит вечер — и под каждый этап жизни создаем нужную атмосферу с помощью света.
По сути, мы проектируем не просто интерьер, а внутреннее состояние человека в этом интерьере. Свет становится его отражением.
Сначала мы разбираем весь жизненный сценарий клиента: когда он бывает дома, как проводит день, в каких зонах находится чаще всего. Кто-то бывает только утром — завтрак и бегом на работу. Кто-то, наоборот, живет в ритме фриланса и почти весь день дома. У каждого свой график, и под него мы выстраиваем структуру освещения.
Свет — это не просто «включил — выключил». Это то, что сопровождает человека в течение всего дня. Утром — мягкий свет, как от восходящего солнца. Вечером — расслабляющая, уютная атмосфера. Даже кухня днем и вечером — это два разных сценария: днем — ярко, функционально, вечером — приглушенно, чтобы можно было спокойно поужинать или просто посидеть с бокалом вина.
Многоуровневость — это когда в интерьере работает несколько уровней света одновременно: общий, акцентный, декоративный, скрытые линии, подсветки мебели. Благодаря этому мы можем менять атмосферу в зависимости от времени суток, настроения или задачи. Это базовый принцип, без которого нельзя создать гибкий, живой интерьер.
Например, в спальне мы всегда закладываем нижнюю подсветку — ниже уровня глаз, чтобы человек мог просыпаться без стресса, в мягком теплом свете. Потом подключается нейтральный свет — для утренних процедур, макияжа, сбора. А днем, если нужно, работает верхний свет — яркий, ближе к дневному. Это все идет по логике природы: как солнце поднимается, так и свет внутри дома должен подстраиваться под ритм человека.
Мы проектируем свет так, чтобы его не было видно — но чтобы он работал. Мне близок минимализм: встроенные светильники, скрытые световые линии, ниши. Очень часто мы используем решения с максимально тонкими рамками или вовсе безрамочные конструкции. Свет становится частью архитектуры, а не ее помехой.
Если говорим про софиты — я очень люблю гипсовые. Они дают ощущение «световой луночки», выглядят очень аккуратно. Но если в проекте используется система «умный дом», такие светильники, к сожалению, не всегда подходят — по техническим характеристикам. В таких случаях мы подбираем совместимые приборы, часто заказываем свет из разных стран — в зависимости от задач и требований проекта.
В премиальном сегменте — обязательно. Мы всегда интегрируем свет в систему «умного дома». Это базовая история. Один сценарий — одно нажатие. Не нужно бегать по комнате и искать нужный выключатель. Все заранее прописывается: таймеры, плавные переходы, логика включения.
Например, можно задать утренний сценарий: сначала включается нижний теплый свет, потом плавно подключаются верхние источники — и человек просыпается без резкого света. Это работает и на физиологическом, и на эмоциональном уровне. А вечером — наоборот: подсветка по периметру, приглушенные источники, атмосфера уюта и спокойствия.
Когда ты объясняешь клиенту, как это работает, он уже не хочет возвращаться к обычным выключателям.
Мы всегда отталкиваемся от естественного ритма дня. Человек — это часть природы, и освещение в интерьере должно соответствовать биоритмам. Утром — теплый мягкий свет, ближе к рассветному. В середине дня — нейтральный, активный, ближе к солнечному. Вечером — снова теплый, расслабляющий.
Например, в спальне мы начинаем с температуры 1500–2000 Кельвинов — это такие мягкие, почти янтарные оттенки. Потом постепенно поднимаемся до 2700–3000 К, это уже стандартная теплая лампа накаливания. Такая последовательность помогает мягко проснуться, не напрягая глаза.
Если подключена система «умный дом», то все это можно настроить автоматически: по времени, по команде, по сценарию. Это очень удобно и влияет на общее самочувствие.
CRI — это индекс цветопередачи, и он критически важен, особенно в премиальных интерьерах. Если у источника света низкий CRI, все оттенки и фактуры «проваливаются»: кожа выглядит серой, мебель кажется дешевой, текстиль — плоским. А когда CRI высокий — от 90 и выше, особенно ближе к 95 — весь интерьер раскрывается по-настоящему.
Цвета становятся естественными, фактуры — читаемыми, а материалы «продают» себя. Это особенно важно, когда речь о сложной архитектуре или дорогих отделках. Ну и, конечно, если заказчик любит снимать сторис или работать с видео — тут вообще без вариантов. Кожа, глаза, все должно выглядеть хорошо. Освещение здесь играет огромную роль.
Я всегда объясняю это клиентам. Да, такие лампы и приборы стоят дороже, но когда человек понимает, за что платит — вопросов больше не возникает.
Ошибки на самом деле одни и те же, и они постоянно повторяются. Во-первых, это слишком яркий общий свет. Когда в интерьере все залито светом, нет никакой глубины, нет атмосферы. Это утомляет.
Вторая типичная ошибка — отсутствие сценариев. Висит одна люстра или просто группа софитов — и все. Нет возможности управлять светом по ситуации, по настроению, по времени суток. А это критично, особенно в жилых проектах.
Третье — неправильная температура. Очень часто в жилых зонах делают свет слишком холодным — 4000 Кельвинов и выше. Для офиса это может быть нормально, но для дома — это жестко. Глазам некомфортно, интерьер становится «стерильным» и неуютным.
Ну и еще одна большая ошибка — непродуманная интеграция светильников в архитектуру. Свет должен работать в связке с объемом, геометрией пространства. Он не должен мешать, он должен подчеркивать — мягко, аккуратно. Неправильно расставленный свет может просто убить всю архитектурную логику.
Если честно, тема трендов в свете звучит немного формально. В реальности мы отталкиваемся не от трендов, а от человека. У каждого клиента — свой ритм, свой характер, свой визуальный порог.
Конечно, есть технические решения, которые стали стандартом: те же встроенные световые линии, диммирование, умный дом. Это уже не тренд, а норма. Но когда речь идет, например, о цветном свете — RGB, акцентные сценарии — здесь мы смотрим на клиента. Кто-то хочет спокойствия, кто-то — экспериментов. Свет — это очень личная история.
Я всегда говорю просто: свет — это эмоция. Эмоция, за которую вы платите не потому, что она «красивая», а потому что она делает ваш дом живым. Когда человек понимает, как работает сценарий, как влияет температура, как свет подчеркивает материалы, — он уже не рассматривает это как «дополнительную опцию». Это становится must-have.
Да, хороший свет — это вложение. Но когда клиент чувствует результат на себе, когда видит, как все работает, — вопросы исчезают. Более того, сразу находятся средства на то, чтобы сделать хорошо.
Да, таких несколько. Один — в классике, в Астане, он у нас сейчас как раз на финише. Там нет цветных сценариев, только теплый и нейтральный свет, но сценарии включения выстроены настолько точно, что атмосфера меняется полностью: днем — активная, вечером — расслабляющая.
А в другом проекте, например, у клиента было любимое кресло. Красное, с историей. Мы под него делали специальный сценарий освещения, чтобы подчеркнуть его в интерьере. Свет мягко падал на кресло с потолка и включался голосом. Это вроде бы мелочь, но для клиента — эмоция. И она работает сильнее любого декора.
Первое — не бояться технической части. Да, есть нюансы, но дизайнер не обязан быть светотехником. Нужно просто понимать основы и уметь аргументировать свои решения. Когда вы объясняете клиенту, почему свет должен быть именно таким — вы становитесь для него экспертом.
Второе — думать о человеке, а не о стиле. Освещение — это не про моду, это про образ жизни. Как он будет просыпаться, как отдыхать, как работать? Где важна яркость, а где тишина? Когда ты задаешь себе эти вопросы — свет становится не задачей, а решением.
И третье — не экономьте на атмосфере. Это то, что делает интерьер настоящим.
Профессиональный подход к освещению — это не про количество люменов. Это про понимание человека, его ритма, привычек, эмоций. Именно такой подход демонстрирует Елена Симон: в ее интерьерах свет — не фоновая функция, а активный участник жизни.
Важно не просто создать красивую картинку, а выстроить сценарий, в котором человеку будет хорошо. Именно поэтому клиенты готовы инвестировать в грамотное освещение — потому что оно возвращается комфортом, гармонией и ощущением дома.
Редакция JUNG Media благодарит Елену Симон за глубокий, честный и практичный разговор о свете — как о языке пространства и инструменте настроения. Мы желаем вам ясности в решениях, вдохновения в проектах и света — в самых точных его проявлениях. Пусть каждый интерьер, над которым вы работаете, становится не только красивым, но и наполненным светом.
Елена Симон — Руководитель дизайн студии PDP и основатель школы дизайна PDP Art School. Вместе с командой она создает атмосферные и технологичные интерьеры, в которых свет — полноценный инструмент формирования настроения. На выставке HomeTech & Electra 2025 Елена выступила с яркой лекцией об освещении в премиальных интерьерах. Сразу после редакция JUNG Media задала ей несколько вопросов — и получила практичные и вдохновляющие ответы. В этом интервью Елена делится своим подходом к работе со светом: от сценариев и цветовой температуры до психологии восприятия и интеграции технологий в повседневную жизнь.
И да, и нет. Архитектура меня привлекала с самого детства — я поняла это лет в 12, после посещения одного из домов Виктора Орты. Его пространство… Оно было особенным. Тогда я впервые почувствовала, как архитектура и свет работают вместе, как они формируют атмосферу. Это ощущение меня не отпускало.
Позже я изучала интерьерную архитектуру, работала с масштабными проектами реконструкции — например, превращала старые доки в Антверпене в театральное пространство. И в каждом проекте свет все сильнее выходил на первый план. Где-то случайно, где-то через воркшопы, но я снова и снова возвращалась к нему — пока не поняла, что это не просто элемент, а самостоятельный язык.
Именно. В моей магистерской работе я исследовала, как тень определяет пространство. Это очень недооцененный инструмент. Мы привыкли думать о свете как о чем-то, что можно измерить: люксы, яркость. Но это слишком поверхностный взгляд.
Свет — это не только яркость. Это цвет, тон, граница. И, конечно, тень. Мы привыкли измерять только свет, и этим буквально «слепнем». В проектировании важно не только то, что освещено, но и то, что остается в тени. Тень придает глубину, ритм, контраст. Она помогает пространству дышать.
Потому что свет нематериален. Его не видно, пока он не включен, и он не ощутим как, скажем, бетон или дерево. Поэтому его часто воспринимают как техническое дополнение, которое можно подключить в финале. О том, что нам же еще нужно освещение, вспоминают ближе к завершению проекта. Но если вы действительно хотите, чтобы свет работал как часть архитектуры, он должен проектироваться с самого начала. Не когда уже разведены розетки и расставлена мебель, а еще на стадии концепции.
Когда свет подключается в самом конце, он становится просто мебелью. А ведь его задача — быть частью архитектуры, менять настроение, задавать ритм.
Свет влияет на восприятие пространства, на его эмоциональный климат, на то, как мы себя чувствуем. И чтобы он действительно работал, мы сначала анализируем, откуда поступает дневной свет, где его нужно дополнить, как выбрать материалы с нужной отражающей способностью, какие поверхности будут глубокими, какие — прозрачными или полупрозрачными.
Если подключить свет в конце, когда все уже построено, остается только подбирать светильники под имеющееся. Это компромисс. Но если свет участвует в проекте с самого начала, возможностей — в разы больше.
Конечно. Один из недавних проектов — Big Tam Tam в Гамбурге. Это помещение в торговом центре, расположенное в цокольном этаже, без прямого контакта с улицей. Если бы мы просто «повесили свет», никто бы туда не зашел.
Вместо этого архитектура была выстроена так, чтобы буквально подниматься с уровня подземного этажа на первый, а свет поддерживает это движение, вытягивает внимание, формирует интерес. И это возможно только тогда, когда архитектура и свет работают как единое целое — с самого начала.
На самом деле это не столько баланс, сколько переплетение. Мы всегда начинаем с анализа пространства: как оно будет использоваться, в какое время суток, в какое время года. Какое видение у архитектора, какие пожелания у клиента, что в нем работает летом, а что — зимой.
Вот, например, Big Tam Tam — торговое пространство под куполом. Летом дневной свет настолько яркий, что мы используем больше искусственного освещения, чтобы сбалансировать яркость и избежать резких перепадов. Зимой, наоборот, дневного света не хватает, и мы добавляем более теплый и обволакивающий свет.
Функция и атмосфера — это не два противоположных полюса. Это как течение: разные слои, которые взаимодействуют. Мы не разделяем их — мы их соединяем.
Безусловно. Свет — субъективен. Каждый воспринимает его по-своему. Нормы важны — особенно в общественных пространствах — но они не универсальны. В офисах, например, у нас могут быть сотрудники, которые любят работать в мягком, рассеянном освещении, ближе к вечеру, и те, кому нужен яркий, холодный свет для концентрации. Почему они должны сидеть под одной нормой 500 люкс?
Нет одного идеального света для всех. Даже в рамках одной функции, например офиса, — слишком много переменных: настроение, биоритмы, задачи, возраст, чувствительность к бликам. Поэтому мы закладываем сценарии освещения: не один фиксированный вариант, а возможность адаптироваться. Свет — как погода. Он должен меняться вместе с пространством и людьми.
Мы запустили «ABC» как попытку объяснить, что стоит за словами, которые мы используем в светодизайне. Часто архитекторы, заказчики или даже студенты слышат термины вроде «цветовая температура», «отражающая способность» или «градиент света», но не всегда понимают, как это влияет на восприятие. Мы решили это исправить.
А перцептивная психология — это о том, как свет влияет на восприятие человека. Он может быть не только функциональным или эстетическим, но и манипулятивным. Свет может подсказывать, указывать, обманывать. В супермаркетах освещение делает овощи и рыбу визуально «свежими», а интерьер — более «дорогим». Это управляемое восприятие.
В каком-то смысле — да. Но это не обязательно плохо. Свет способен формировать ощущение безопасности, улучшать концентрацию, успокаивать или тонизировать. И наша задача — использовать эти свойства осознанно, особенно в общественных и коммерческих пространствах.
Когда вы заходите в гостиницу или библиотеку, вы не всегда можете объяснить, почему вам там приятно находиться. Но часто причина — в работе света. Он подчеркивает материалы, делает глубину, организует пространство. И все это работает на подсознательном уровне.
Очень прямо. Строительная индустрия — один из крупнейших источников отходов в мире. А светильники — это уже не просто лампочки, это мини-компьютеры: LED-чипы, драйверы, платы, сложные корпуса. Да, они живут дольше, но что происходит после?
Светильники должны проектироваться с учетом того, что они могут быть разобраны, отремонтированы или использованы повторно. Это касается и компонентов, и монтажных решений.
Именно. Мы в своих проектах сразу закладываем возможность замены компонентов: драйвера, чипа, рефлектора. В одном проекте мы предположили, что пользователь пространства может меняться со временем. Кто-то предпочитает теплый свет (2700 K), кто-то — более холодный (4000 K). Поэтому мы предусмотрели возможность легко сменить светодиодный модуль в светильнике.
И это не просто удобство. Это — долговечность, экологичность, адаптивность. Даже если заказчик изначально об этом не просит, мы считаем своей обязанностью предложить решение, которое работает и в долгую.
Бывает. Некоторые производители не поощряют замену компонентов конечными пользователями. Но рынок меняется. Появляются бренды, которые сознательно проектируют модульные и обслуживаемые светильники, и мы все чаще выбираем именно их. Ни один клиент никогда не сказал: “О, пожалуйста, сделайте максимально неустойчиво”. Когда они видят, что это не дороже и не сложнее — они поддерживают.
Такая модель может быть эффективной — но не везде. Я вижу ее применение там, где освещение должно быть максимально функциональным и стандартизированным: улицы, логистические центры, школы. Там важны нормы, равномерность, энергоэффективность и низкие издержки на обслуживание.
Lighting as a Service работает там, где нужно просто „чтобы свет был“. Но когда речь идет о пространстве с характером — ресторане, гостинице, выставочном зале — эта модель может лишить его индивидуальности.
Мы получаем унифицированный результат. Пространства теряют уникальность, становятся похожими на сетевые. А мы как проектировщики хотим создавать опыт, атмосферу, эмоцию — а не просто соответствие стандарту.
Конечно, мы рассматриваем эту модель, когда это финансово оправдано: во временных проектах, поп-ап-офисах, небольших расширениях. Там действительно выгодно не покупать, а арендовать свет, без лишних вложений в установку и сервис. Но для постоянных и атмосферных пространств — это ограничение.
Свет — это не только про люмены и люксы. Это про ощущение. И если освещение становится „услугой“, мы рискуем потерять его как выразительный инструмент.
Очень сильно. Дизайн-мышление меняет то, как ты читаешь бриф. Раньше мы смотрели на задачу как на чисто техническую: есть клиент, есть функция, есть нормативы. Сейчас мы задаем другие вопросы: что человек чувствует в пространстве, как свет влияет на его состояние, как он формирует идентичность места?
Свет — это не просто про „видеть“. Это про то, как ты себя чувствуешь, когда видишь.
Во-первых, мы общаемся с пользователями. Мы спрашиваем клиентов: что в текущем освещении вас раздражает? Какие были негативные опыты? И люди, как правило, начинают говорить очень открыто и эмоционально — рассказывают про офис, где бликовал экран, или кафе, где было слишком ярко. Это позволяет нам понять настоящие ожидания, а не только то, что прописано в ТЗ.
Во-вторых, после этапа интервью для нас все — прототип. Мы не делаем сразу финальное решение. Мы тестируем: создаем быстрые макеты, делаем моделирование, работаем с реальными источниками света прямо в студии.
Освещение — субъективно. Один скажет: „Слишком ярко“, другой — „Идеально“. Поэтому мы не просто рисуем план, а собираем сцену, тестируем ее с архитекторами и заказчиком — как театральную постановку.
Да. Но это и дает больше свободы. Мы не ограничиваемся «типовыми» решениями, например офисными светильниками «из каталога». Мы ищем другие материалы, комбинируем источники, добавляем текстиль или структуру, чтобы получить визуальный комфорт, а не просто «проход по норме».
Да, и это — новая библиотека в Хельсинки. Она поразила меня тем, как деликатно и естественно в ней объединены дневной и искусственный свет, как она работает с природой, впуская ее внутрь, и при этом остается открытой и доступной для города.
Это пространство настолько целостное, что его трудно разложить на элементы. Свет, архитектура, движение — все вместе создает ощущение открытости и свободы. Это здание определенно переписало мои собственные подходы к проектированию.
Абсолютно. Это пример того, как свет не просто подчеркивает архитектуру, а становится ее неотъемлемой частью — в восприятии, в ощущении, в том, как люди взаимодействуют с пространством.
Разговор с Сабиной де Шуттер — это напоминание о том, что свет — это инструмент восприятия, который заслуживает не меньше внимания, чем материалы, структура и форма. Его нельзя оставлять «на потом», потому что он влияет не только на визуальное, но и на эмоциональное восприятие пространства.
Будь то реконструкция исторического дока, подземный молл или учебное пространство — Сабина и ее команда показывают, что устойчивость, модульность, атмосфера и эмпатия вполне могут жить в одном проекте. Главное — вовремя включить свет. И в прямом, и в переносном смысле.
Это было первое интервью из новой серии по подкасту JUNG Talk. В следующих материалах мы продолжим публиковать вдохновляющие диалоги с архитекторами, инженерами и исследователями строительной культуры. Будет много полезного и интересного — следите за нашими публикациями на сайте и в соцсетях.
А пока вы можете послушать сам подкаст (на английском языке) здесь.
Редакция JUNG Media запускает новую серию публикаций на основе подкаста JUNG Talk — проекта, где звучат самые актуальные идеи в архитектуре, светодизайне, устойчивом строительстве и взаимодействии пространства с человеком. Каждый выпуск — разговор с теми, кто меняет строительную культуру прямо сейчас.
Открывает серию — Сабина де Шуттер, основательница берлинского бюро Studio De Schutter. Бельгийский архитектор по образованию, она работает на стыке инженерии и поэзии: проектирует свет как часть атмосферы и инструмент архитектурного мышления. В своей работе Сабина соединяет эстетику и функциональность, дневной и искусственный свет, устойчивость и технологичность. В подкасте JUNG Talk она рассказывает о философии своего подхода, циркулярном дизайне (дизайне замкнутого цикла), «психологии тени» и о том, почему свет не может быть последним пунктом в проекте.
Здание Almaty Museum of Arts спроектировано архитектурным бюро Chapman Taylor. Это международная студия с большим опытом — ее проекты реализованы в десятках стран. В Алматы архитекторы подошли к задаче с точностью. Им важно было, чтобы музей не выбивался из городского контекста, а работал вместе с ним.
Форма здания состоит из двух объемов. Один облицован светлым известняком, другой покрыт алюминиевыми панелями. Камень отсылает к горной линии на горизонте — прочной, постоянной. Металл отражает движение города — его скорость и перемены. Эти материалы не спорят между собой, а дополняют. Вместе они создают спокойную, но выразительную композицию.
Внутреннее пространство построено вокруг большого атриума — Art Street. Это связующее звено между разными частями здания. Высокий потолок, естественный свет, широкие проходы. Атриум напоминает традиционные дворы, которые были частью жизни в Центральной Азии. Это место задает ритм всему музею.
Архитектура работает не за счет эффектных решений, а за счет продуманности. Каждая зона имеет свою функцию, но при этом остается открытой для трансформации. Пространство не диктует, а предлагает. Это видно и в организации залов, и в работе со светом, и в выборе материалов.
За инженерные решения в музее отвечает компания Buro Happold. Это международная команда инженеров, архитекторов и консультантов, которая работает с самыми разными проектами по всему миру — от выставок ЮНЕСКО до современных городов. Их задача — сделать так, чтобы здание было не только красивым, но и комфортным, устойчивым, долговечным.
В Almaty Museum of Arts все продумано с точки зрения климата и комфорта: естественная вентиляция, точный контроль света, минимальные теплопотери. Инженеры создали систему, которая не бросается в глаза, но чувствуется с первых шагов. В залах легко дышится, освещение мягкое, температура держится стабильно, даже если за окнами жара или холод.
Технические системы интегрированы в интерьер. Ничего не скрывается, не маскируется, не уводится в стены. Все решено точно: вентиляционные решетки, выключатели, розетки, освещение — все вписано в архитектурную композицию и работает вместе с ней.
Этот подход отражает общий замысел музея — собирать в одном месте простые, но сильные решения. Архитектура и инженерия здесь говорят на одном языке.
Над концепцией внутреннего устройства музея работала компания Lord Cultural Resources. Это одна из самых опытных команд в музейной сфере, которая занимается культурным планированием по всему миру — от Нью-Йорка до Мумбаи. В Almaty Museum of Arts они помогли выстроить пространство, в котором все работает на зрителя.
Переходы между залами сделаны так, чтобы не уставать, а переключаться. Где-то есть широкие проходы, где-то — спокойные повороты, где-то — зоны, где можно просто постоять и перевести дыхание. Все это формирует маршрут, который не тянется в одну линию, а складывается в ритм — как прогулка по знакомому, но каждый раз новому городу.
Свет, акустика, навигация — все подстроено под то, чтобы посетитель не терялся, а чувствовал себя уверенно. Даже крупные залы не давят масштабом: в них легко ориентироваться, свет распределен равномерно, нет ощущения пустоты. Наоборот, каждый зал словно ждет своей темы, своей выставки, своей встречи.
Функциональные зоны вроде библиотеки, кафе, мастерской и фондохранилища вписаны в общую структуру естественно. Они становятся частью музейной жизни. Это важный жест: музей показывает, что за искусством стоят процессы — хранение, изучение, реставрация, обмен.
Конструкция Almaty Museum of Arts основана на сочетании двух L-образных объемов. Эта идея задает не только форму, но и смысл. Архитекторы из Chapman Taylor закладывают в проект диалог: между природой и городом, между устойчивостью и движением, между прошлым и настоящим.
Один объем облицован известняком Юрского периода, который специально привезли из Германии. В каждой плите можно разглядеть следы древней жизни, окаменелости, рисунок времени. В сочетании с массивностью и фактурой он отсылает к Чарынскому каньону и символизирует природную мощь, глубину и постоянство.
Второй объем покрыт алюминиевыми панелями. Они отражают свет, небо, город, машины, деревья — все, что движется вокруг. Этот фасад работает на ритм города: меняется днем и вечером, в дождь и солнце, в разное время года. Он впускает современность внутрь и делает здание частью городского пейзажа.
Контраст материалов подчеркивает идею двойственности. Здесь все строится не на противопоставлении, а на взаимодействии. Камень и металл, тяжесть и легкость, прошлое и настоящее — не мешают друг другу, а поддерживают. Это видно не только снаружи, но и внутри.
Здание организовано четко и понятно. Первый этаж — просторные залы для крупных выставок, светлый атриум, творческие и технические зоны. Второй этаж — залы для постоянной коллекции, работы современных художников, гибкие пространства, которые можно перестраивать под конкретные задачи.
Такой подход дает музею свободу. Здесь можно проводить масштабные ретроспективы, камерные показы, лекции, образовательные программы. Пространство не задает жестких рамок, но в то же время не расползается. Все собрано, выверено и держится в балансе.
Пространство Almaty Museum of Arts продумано так, чтобы выставки раскрывались не только через содержание, но и через масштаб, свет и движение. Каждый зал имеет свою специфику — по размеру, по архитектуре, по атмосфере.
На первом этаже находится зал «Ұлы дала» — самый большой в музее. Его площадь более 1000 м², а высота потолков достигает 12 метров. Это пространство рассчитано на крупные экспозиции и инсталляции. Здесь легко работать с масштабом, объемом, восприятием тела в пространстве. Зал дает возможность зрителю буквально «входить» в произведение и ощущать его физически.
Рядом расположен зал «Сарыарқа» — камернее, но не менее выразительный. Площадь — 520 м². Благодаря своим пропорциям, он идеально подходит для выставок с продуманной режиссурой маршрута и акцентом на детали. В этом зале хочется идти медленно и всматриваться.
Отдельное пространство отведено для работы американского художника Ричарда Серры — скульптура «Перекресток» занимает зал площадью 550 м². Это последний крупный объект Серры, установленный с его согласия при жизни. Масса — 155 тонн. Зритель попадает внутрь конструкции из изогнутой стали, и пространство начинает работать с ним: меняет звук, масштаб, даже равновесие. Это не просто экспозиция, а опыт, который требует присутствия.
Центральную часть первого этажа занимает атриум Art Street — светлое, открытое пространство площадью 1112 м². Это место для встреч, разговоров, временных инсталляций. Пространство, которое связывает здание воедино.
На втором этаже находятся залы «Алатау» и «Әл-Фараби». Последний — трансформер площадью 180 м². Его можно быстро перестроить под лекцию, выставку, кинопоказ или обсуждение. Это дает музею гибкость и возможность работать в разном формате — от больших проектов до малых кураторских инициатив.
Открытие музея сопровождается двумя важными выставками. Первая — «Қонақтар», из постоянной коллекции. Она посвящена теме гостеприимства и миграции в Центральной Азии, объединяя художников прошлого и настоящего. Вторая — ретроспектива Алмагуль Менлибаевой «Я все понимаю». Здесь соединяются живопись, фотография, видео и личные темы — феминизм, экология, мифология, политика идентичности.
Almaty Museum of Arts работает не только внутри здания. У него есть и внешнее пространство — сквер, террасы, фонтаны и скульптуры под открытым небом. Это продолжение музейной логики, только вне стен. Здесь также важны масштаб, ритм, материал и ощущение присутствия.
Одно из самых заметных произведений — «Надэс» испанского скульптора Жауме Пленсы. Это двенадцатиметровая скульптура девушки с традиционными казахскими косами. Она установлена на пересечении проспектов Аль-Фараби и Назарбаева. Работа стала своего рода ориентиром. Она встраивается в городской ритм, но дает ощущение тишины и наблюдения. Прохожие останавливаются, смотрят вверх, фотографируют. Простая фигура становится точкой внимания.
Берлинская художница Алисия Кваде создала для музея монументальную композицию «Препозиция». Вдохновением послужила долина Торыш в Мангистау — место, где природа оставила на земле гигантские каменные шары. В инсталляции Кваде — 16 натуральных камней из разных точек мира, соединенных металлической структурой. Тяжелые материалы кажутся почти невесомыми, а строгая конструкция выглядит хрупкой. Это работа о равновесии, гравитации и восприятии материи.
Ещё один акцент — «Скульптура ветра (ТП) II» британско-нигерийского художника Йинки Шонибаре. Высотой восемь метров, работа напоминает парус, наполненный ветром. Он сделан из алюминия и расписан вручную в яркие цвета, отсылающие к африканским тканям анкара. Это не просто декоративный объект. Шонибаре через ткань и движение поднимает тему культурной идентичности, колониальной истории и свободы.
Уличные объекты в музее — это не оформление, не декорации. Это полноценные произведения, которые работают на равных с экспозициями внутри. Они вовлекают, остаются в памяти, задают настроение еще до входа в здание.
В основе постоянной коллекции Almaty Museum of Arts — собрание его основателя, мецената Нурлана Смагулова. На старте в фонд музея передано около 700 произведений. Это работы казахстанских художников XX века, современное искусство Центральной Азии и имена с международной арт-сцены.
Больше 70% коллекции составляют произведения знаковых казахстанских авторов: Жанатая Шарденова, Токболата Тогузбаева, Мактума Кисамедина, Шаймардана Сариева. Это живопись, в которой читается целая эпоха — язык, форма, настроение времени.
Современное искусство представляют такие имена, как Рустам Хальфин, Сауле Сулейменова, Саид Атабеков, Бахыт Бубиканова, Саян Байгалиев, Елена и Виктор Воробьевы. Эти художники задают актуальный диалог о том, что такое культура сегодня, и как на нее влияет личный, национальный и глобальный опыт.
Коллекция включает и авторов из соседних стран — Диляра Каипова (Узбекистан), Жазгуль Мадазимова (Кыргызстан). Через их работы музей формирует панораму региона — с его разнообразием, нюансами и визуальным языком.
Международная часть коллекции представлена такими художниками, как Хадим Али (Австралия), Сюй Чжэнь (Китай), Жаде Фадоютими (Великобритания) и другие. Эти имена уже звучат на главных выставках мира — от Венеции до Гонконга. Их присутствие в Алматы говорит о том, что музей работает в глобальном поле и не замыкается в локальности.
Коллекция будет расти. Музей уже заявил о планах продолжать закупки, расширять географию, создавать новые контексты. Главное — сохраняется фокус: современное искусство как зеркало региона и часть мирового разговора.
Некоторые произведения в коллекции Almaty Museum of Arts сразу задают высокий уровень. Это не просто имена, известные в мире, — это работы, которые формируют опыт присутствия, вовлекают и остаются в памяти.
Ансельм Кифер, один из главных художников современной Германии, представлен монументальным полотном «Когда эти сочинения сгорят, они, наконец, дадут немного света» (2020–2021). Работа выполнена из дерева, сожженных книг, эмульсий и других нетрадиционных материалов. Она размывает границу между живописью и скульптурой. Полотно впервые было показано на Венецианской биеннале — во Дворце дожей в 2022 году. В Алматы оно работает с теми же темами: память, разрушение, история и возрождение. Эта работа физически тяжелая и эмоционально напряженная — и от этого еще сильнее.
Яёи Кусама, культовая художница из Японии, приглашает зрителей в свое фантазийное пространство через «Комнату бесконечности». Инсталляция «Любовь зовёт» (2013) — это темная зеркальная комната, наполненная светящимися формами в горошек. Главное отличие этой версии — звуковая дорожка: голос самой Кусамы, читающей свое стихотворение на японском языке. Комната не только визуальная, но и звуковая — она захватывает полностью.
Билл Виола, один из основоположников видеоарта, представлен инсталляцией «Станции» (1994). Это пять экранов с видеопроекциями и пять гранитных плит. Работа вдохновлена суфийской философией. Пространство задумано как медитативное, в нем хочется замедлиться, просто постоять. Видео, камень, вода и тишина формируют особое состояние — внутреннее, спокойное, почти нематериальное.
Almaty Museum of Arts задуман как пространство, которое будет постоянно меняться. Здесь важны не только экспозиции, но и процессы — образовательные, исследовательские, кураторские.
Музей уже объявил о первых международных партнерствах. В числе ключевых — сотрудничество с Tate Modern (Лондон) и Getty Foundation (Лос-Анджелес). Вместе с этими институциями в Алматы стартуют исследовательские программы, архивные инициативы и проекты по изучению регионального контекста. Первые из них начинаются уже в октябре 2025 года.
В планах — регулярные мастер-классы, встречи с художниками и кураторами, лекции и открытые обсуждения. Это создает дополнительный уровень — не только визуальный, но и интеллектуальный. Музей хочет не просто показывать искусство, а помогать разбираться в нем, обсуждать его, включаться.
Важно, что все это встроено в архитектуру. Есть гибкие залы, креативное пространство «Шеберхана», библиотека, места для работы и общения. Пространство не замкнуто на экспозиции, оно открыто для разных форматов. Здесь можно делать выставки, но можно и просто прийти послушать лекцию или обсудить проект с коллегами.
Музей живет не по графику экспозиций, а по логике постоянного движения. И это делает его частью городской жизни.
Для основателя музея, мецената Нурлана Смагулова, этот проект — больше, чем собрание искусства. Это пространство, в котором соединяются личное и общественное, региональное и глобальное.
«Искусство оказало огромное влияние на мою жизнь, и я искренне надеюсь, что Almaty Museum of Arts станет источником такого же вдохновения и чувства сопричастности для других», — говорит Нурлан Смагулов. — Первые отклики наших посетителей подтверждают важность создания пространства, которое одновременно хранит культурное наследие региона и открывает возможности для размышлений о его будущем. Такая теплая реакция вдохновляет меня и укрепляет веру в то, что музей будет развиваться как место знаний, диалога и открытий».
Almaty Museum of Arts действительно работает на нескольких уровнях — как архитектура, как культурный центр, как коллекция и как живая платформа. Здесь важен не только масштаб здания, но и то, как с ним взаимодействует человек: зритель, художник, куратор, исследователь.
«Мы стремимся создать не просто культурный ориентир для Алматы и Казахстана, но и достичь международного признания музея как важного института. Моя цель — сделать Алматы и Казахстан значимыми культурными центрами на мировой карте», — подчёркивает основатель.
Этот музей построен не вокруг имени, а вокруг идеи. Он не о том, что уже сделано, а о том, что может быть создано. Здесь нет заданного финала — есть пространство, в котором можно думать, видеть, говорить и возвращаться.
В Алматы открылся музей современного искусства — масштабный проект, который объединяет архитектуру, городскую среду и актуальное искусство. Пространство площадью более 10 тысяч квадратных метров включает выставочные залы, атриум, креативные и образовательные площадки, скульптурный парк и постоянную коллекцию. Редакция JUNG Media одной из первых побывала на закрытом предпросмотре Almaty Museum of Arts и готова рассказать, как устроено здание, кто его проектировал, и почему оно сразу стало одной из самых заметных архитектурных точек города.
.avif)
— Честно? Никогда. В школе я представляла себя врачом, потом все больше думала о психологии. Но в начале 90-х это было почти несбыточной мечтой: факультет психологии существовал только в КазГУ, и поступить туда было невероятно сложно. Конкурс огромный, туда шли медалисты, дети чиновников. Я — из семьи военных, и шансов, откровенно говоря, не было. Тогда родственник сказал мне фразу, которую я запомнила на всю жизнь: «Лаура, не теряй время, будь реалистичной». Это был первый важный урок — умение вовремя отказаться от мечты и выбрать новый путь.
Я действительно оказалась в подвешенном состоянии: куда идти, чем заниматься, как строить жизнь? Тогда я часто шутила, что поступлю в тот вуз, который ближе всего к дому. И так и вышло. Мы жили в микрорайоне Орбита, а рядом находилась Казахская государственная архитектурно-строительная академия. Я поступила туда почти случайно. Но именно это «случайное» решение определило всю мою дальнейшую судьбу. Сегодня я горжусь, что окончила КазГАСА: это стало прочным фундаментом и дало возможность расти дальше.
Выпуск пришелся на непростое время: в стране был кризис, строительство практически замерло. Я начала искать работу и оказалась в мебельной индустрии. Мой путь начался с позиции обычного продавца, но через полтора года я уже стала исполнительным директором салона. Мне повезло работать с дорогой мебелью и интерьером высокого уровня. Именно здесь диплом КазГАСА пригодился: я умела читать планы, делать расстановку мебели, быстро ориентировалась в чертежах. В итоге я не просто продавала мебель — я фактически проектировала пространство, подбирала декор, помогала клиентам видеть целостный образ. Люди уходили довольные, а я понимала, что выполняю работу дизайнера, хотя должность называлась иначе.
— Таким моментом для меня стал проект «ЭкспоХоум» в торговом центре «Армада». Это был уникальный для своего времени эксперимент: на площади в тысячу квадратных метров построили семь квартир в натуральную величину — от однокомнатных до трехкомнатных. Каждое пространство обустраивалось мебелью, отделочными материалами, текстилем и декором, которые реально продавались в Алматы. Мы создавали интерьер так, будто там живут настоящие люди: придумывали легенду семьи, их образ жизни, даже детали повседневного быта.
Для меня это стало настоящей школой. Я училась работать с отделочными материалами, разбираться в текстурах, сочетаниях, в том, как показать товар в «живом» интерьере. Через проект я познакомилась с множеством поставщиков и производителей, а главное — получила возможность наблюдать, как продукт работает в пространстве, как он влияет на ощущение дома. Этот опыт стал фундаментом: я поняла, что дизайн — это не просто красивая картинка, а система, которая складывается из деталей.
Работа в «ЭкспоХоум» открыла для меня новые горизонты: именно тогда начали поступать первые заказы на полноценные проекты домов и квартир. Но вместе с возможностями пришло и понимание проблем отрасли. Я видела, что многие дизайнеры страдают от одного и того же: заказчики не рассчитываются, договора составлены формально или вовсе отсутствуют, а с поставщиками выстраиваются отношения «на словах». Часто это приводило к конфликтам и разочарованиям. Я осознала: корень зла не в людях, а в отсутствии профессиональной системы и диалога. Именно тогда во мне зародилась мысль, что индустрии нужно сообщество, которое будет решать проблемы не конфликтами, а объединением и ростом.
— Да, но к этому мы пришли не сразу. В какой-то момент я поняла: дизайнеры в Казахстане работают каждый сам по себе, без поддержки и без правил игры. У всех одни и те же трудности — слабые договоры, отсутствие прозрачности в отношениях с заказчиками, недопонимания с поставщиками. Мы словно ходили по кругу: проблемы повторялись, но решений не существовало. Тогда и родилась идея создать платформу, где можно объединить усилия, обмениваться опытом и расти вместе.
TANU начиналась с простого — консультаций по юридическим и бухгалтерским вопросам, авторскому праву. Но очень быстро стало ясно: запросов гораздо больше. Людям нужно не только закрывать текущие проблемы, но и развиваться профессионально, находить партнеров, выходить на международный уровень. Так вокруг Ассоциации постепенно выстроилась целая экосистема, которая сегодня включает несколько направлений:
Для меня TANU — это больше, чем организация. Это целая система роста. Здесь дизайнеры на всех стадиях пути — от студентов и начинающих практиков до признанных мастеров — находят возможности для развития. Кто-то впервые пробует себя в конкурсе, кто-то получает шанс войти в состав жюри, кто-то расширяет горизонты через международные проекты. Поставщики и компании тоже становятся частью экосистемы: мы выстраиваем доверительные связки между бизнесом и творческими людьми. В итоге выигрывают все — и отрасль, и конкретные специалисты.
— Я всегда подчеркиваю: участие — это не ради галочки и не ради фотографии с микрофоном. Это стратегия. Нужно понимать, что каждая сцена, каждая подача на премию — это инструмент, который должен работать на твой рост. Если дизайнер выходит «просто так», без цели, это пустая трата времени. Но если он заранее понимает, чего хочет достичь — признания коллег, новых заказов, международной публикации или партнерств, — тогда участие действительно меняет карьеру.
Первое, что дают премии, — это качественное портфолио. У многих начинающих нет реализованных объектов, и тогда премия становится площадкой для презентации будущих проектов, идей и концепций. Работы оцениваются профессиональным жюри, и это колоссальная ценность. Мы тщательно формируем состав жюри TANU Design Award: там только признанные специалисты, у которых безупречная репутация. Это своего рода «лакмусовая бумажка»: если твой проект высоко оценивают такие люди, значит, ты действительно движешься в правильном направлении.
Но, пожалуй, самое важное — это публичное признание. Когда дизайнер выходит на сцену под аплодисменты, получает диплом или награду, его имя звучит уже на другом уровне. Это сразу повышает доверие клиентов, делает тебя заметным для поставщиков и коллег. Очень часто после участия люди находят партнеров, получают заказы, выходят на международные площадки. Мы видим, как проекты победителей публикуются в мировых СМИ — от Гонконга до Италии. И это не просто красивая история, а реальный карьерный рывок.
Я всегда говорю: даже если ты не занял первое место, сам факт попадания в финал — уже победа. Ты оказался в кругу сильных игроков, твоя работа прозвучала, тебя заметили. А дальше все зависит от того, как ты этим воспользуешься. Потому что награда — это только начало большого пути, а не его завершение.
— Личный бренд — это фундамент современной профессии. Еще в 2007 году я понимала: проекты должны работать на меня в долгую. Тогда соцсетей в привычном виде еще не было, и я публиковала работы в журналах, выкупала авторские фотографии у фотографов. Это были немалые деньги, но я знала, что эти снимки — капитал, который формирует мою репутацию. Прошло почти двадцать лет, и этот принцип стал еще актуальнее. Сегодня дизайнер без личного бренда в медиа-пространстве практически невидим.
Соцсети — это не развлечение, а профессиональный инструмент. Через два-три года разница между теми, кто ведет аккаунты, и теми, кто этого не делает, станет огромной. И речь не о «красивых картинках ради лайков». Важно транслировать свою экспертизу, показывать подход к работе, делиться ценностями. Когда потенциальный клиент заходит на страницу дизайнера и видит последовательность, стиль, честный взгляд изнутри — он начинает доверять. И это доверие потом превращается в реальные заказы.
Но здесь есть тонкий момент. Очень многие подменяют личный бренд погоней за «вдохновением», а на деле — копированием чужих идей. В нашей сфере плагиат, к сожалению, встречается часто. Я всегда говорю: это путь в никуда. Во-первых, фальшь чувствуется сразу. Во-вторых, даже если удастся построить образ на заимствованных идеях, в какой-то момент все рухнет, потому что у этого нет прочного фундамента. Гораздо ценнее придумать свое, пусть маленькое, пусть несовершенное, но честное. Настоящий бренд строится на искренности, профессионализме и последовательности.
— Ошибки начинаются еще до сцены. Первая и самая распространенная — приходить на мероприятие без цели. И это касается не только спикеров, но и слушателей. Многие приходят «просто послушать», а на самом деле даже в зале можно получить огромный ресурс: идеи для контента, инсайты для собственного блога, повод заявить о себе в соцсетях, шанс познакомиться с коллегами или будущими заказчиками. Профессиональные мероприятия — это всегда пространство возможностей, и важно уметь их замечать.
Теперь о спикерах. Часто дизайнеры выходят на сцену «для галочки»: вроде бы выступил — и уже хорошо. Но это не работает. Нужно заранее понимать: зачем ты здесь? Это может быть стратегия выхода в премиальный сегмент, желание укрепить личный бренд, познакомиться с поставщиками или расширить круг клиентов. Когда есть цель, каждое выступление начинает приносить результат.
Вторая ошибка — недооценка визуальной части. Удивительно, но дизайнеры, которые умеют создавать потрясающие интерьеры, нередко показывают презентации, сделанные «на скорую руку». А ведь именно слайды — это первое, что видит аудитория, и это твое лицо как специалиста. Картинка, стиль, последовательность — все должно работать на тебя.
Третья ошибка — игнорировать коммуникацию. После выступления к тебе обязательно подходят люди: студенты, коллеги, поставщики. Очень важно быть открытым, общаться, обмениваться контактами. Многие прячутся за кулисами или уходят сразу после выхода на сцену — и теряют самое главное, ради чего все делается: нетворкинг.
Четвертая ошибка — забывать про пиар. Даже если ты просто слушатель, зафиксируй свое присутствие: сделай пост, поделись выводами, отметь спикеров. Это сразу поднимает твой статус в глазах коллег и клиентов. А для выступающих это обязательная часть работы: рассказать, где ты был, в каком качестве приглашен, какие идеи продвигал.
И пятая ошибка — не использовать итоги. Победа в конкурсе, выход в финал или успешное выступление — это только начало. Дальше важно капитализировать результат: опубликовать проекты, наладить контакты с партнерами, расширить свое медийное поле. Те, кто умеют это делать, превращают одно участие в целую цепочку новых возможностей. Те, кто останавливаются на награде, упускают шанс.
— Я отношусь к ним спокойно и с интересом. Для меня нейросети — это инструмент, а не угроза профессии. Они могут серьезно упростить рабочие процессы: создать мудборд за считанные минуты, быстро визуализировать идею, подобрать цветовые сочетания или материалы. Это экономит ресурсы и время, позволяет клиенту увидеть несколько вариантов сразу и понять, в каком направлении двигаться.
Но важно понимать: никакая нейросеть не заменит живого дизайнера. Кнопки «сделай интерьер за меня» никогда не будет. Потому что профессия — это не только про картинку, а про системный подход: учет технических норм, бюджета, логистики, психологии клиента, культурного контекста. Алгоритм может помочь на этапе визуализации, но он не возьмет на себя ответственность за проект, не учтет нюансы общения с заказчиком и не превратит пространство в место, где человеку будет комфортно жить.
Я вижу в нейросетях возможность, а не конкурента. Они открывают новые форматы работы. Например, в нашем сообществе мы используем их для образовательных проектов, для демонстрации студентам потенциала идей. Но я всегда напоминаю коллегам: не стоит бояться, что технологии «отнимут хлеб». Наоборот, они повысят планку. Те, кто не будет развиваться и учиться новому, действительно окажутся на обочине. А те, кто примет технологии и встроит их в свою работу, станут еще сильнее и востребованнее.
— Для меня это особая гордость. Библиотека материалов TANU — это не просто собрание образцов, а живая точка притяжения для дизайнеров, поставщиков и клиентов. Сегодня у нас представлено уже более 5000 образцов — от отделочных материалов до текстиля, декоративных решений и инновационных покрытий. И коллекция постоянно пополняется: компании регулярно приносят новые позиции, а мы фиксируем все самое актуальное.
Что особенно ценно — библиотека открыта не только для профессионалов. К нам приходят студенты, архитекторы, заказчики и просто люди, которые интересуются дизайном интерьера. Здесь можно буквально «потрогать тренды руками»: посмотреть материалы вживую, сравнить сочетания, обсудить идеи на месте. Многие дизайнеры приводят сюда клиентов, чтобы показать им актуальные решения — и это сразу снимает массу вопросов, делает процесс выбора понятнее и быстрее.
Библиотека — это еще и наша оффлайн-площадка. Здесь мы работаем каждую неделю: встречаемся с дизайнерами, проводим лекции, воркшопы, встречи с поставщиками. Это наш физический офис и пространство общения. Важно, что здесь рождаются не только идеи, но и профессиональные связи. Когда люди приходят в библиотеку, они погружаются в атмосферу индустрии, чувствуют, что являются ее частью. Именно поэтому я называю библиотеку точкой притяжения для всего сообщества.
— Для меня всегда было важно, чтобы все, что мы делаем в TANU, имело смысл и несло ценности. Слово «тану» в переводе с казахского означает «признание». И это не случайность. Признание — это то, чего заслуживает каждый дизайнер, который честно работает и стремится к развитию. Для меня миссия в том, чтобы казахстанский дизайн звучал не только внутри страны, но и за ее пределами.
Мы много путешествуем с коллегами, участвуем в выставках в Грузии, Италии, России, Беларуси, Франции. И каждый раз я убеждаюсь: наши дизайнеры ничем не уступают мировым специалистам. Более того, у нас есть своя уникальная культурная база. Мы намеренно зашиваем национальные элементы в логотипы наших проектов, в визуальные решения стендов, в айдентику выставок. Это уважение к корням и способ показать: казахстанский дизайн — самобытный и сильный.
Но, кроме миссии, у меня есть очень четкие личные ценности. Их три: профессионализм, честность и порядочность. Наш рынок маленький и прозрачный, здесь невозможно скрыться за красивыми словами. Если дизайнер работает нечестно, если нарушает договоренности или использует чужие идеи, это становится известно очень быстро. Я всегда говорю коллегам: стройте карьеру так, чтобы потом не было стыдно. Пусть путь будет длиннее, пусть сложнее, но только так можно прийти к настоящему признанию.
Еще один важный для меня принцип — искренность. Я говорю только то, что думаю и во что верю. Если мы обещаем высокий уровень организации, мы его обеспечиваем. Если мы выступаем на международной сцене, мы делаем это профессионально, от логотипа до речи спикеров. Именно так постепенно формируется доверие к индустрии и к каждому отдельному дизайнеру.
— В октябре мы проведем главное событие года — выставку TANU Creative 2025 в Алматы. Это не просто деловая площадка, а настоящий визуальный манифест индустрии. Лучшие бренды и дизайнеры представят свои стенды, подготовленные совместно: когда компания выходит в связке с дизайнером, доверие к продукту растет в разы. Дизайнер в этом случае становится негласным амбассадором бренда, и именно такой подход мы развиваем последние годы.
Особенность TANU Creative в том, что это всегда про осознанность и глубину. Стенды — не просто выставочные конструкции, а концептуальные проекты. Мы вкладываем в них смыслы: элементы казахстанской культуры, национальные материалы, философию устойчивого дизайна. В прошлом году это были войлок и камень, символизирующие нашу землю и традиции, вписанные в футуристичные формы. В этом году мы готовим новые интерпретации, которые снова удивят и профессионалов, и публику.
Кроме выставочной части будет деловая программа — лекции, дискуссии, мастер-классы. Для нас важно, чтобы TANU Creative не ограничивалась демонстрацией стендов. Это площадка, где дизайнеры, поставщики и клиенты встречаются, общаются, обсуждают будущее профессии. Завершается все торжественной церемонией награждения, когда финалисты и победители премии выходят на сцену под аплодисменты. Это всегда кульминация: смокинги, вечерние платья, красивый зал, атмосфера праздника и признания.
Мы работаем так, чтобы TANU Creative становилась событием не только для Казахстана, но и для всего региона. Уже сегодня о нас знают и в Италии, и во Франции, и в России. И каждый год мы подтверждаем: казахстанский дизайн способен звучать на международном уровне, а выставка — это витрина, где видна вся сила и энергия нашей индустрии.
— В первую очередь — не бойтесь учиться. Даже если у вас уже есть опыт и первые проекты, мир меняется слишком быстро, чтобы останавливаться. Каждое мероприятие, каждая конференция, каждая выставка — это шанс услышать что-то новое, завести контакты, найти вдохновение. И я советую использовать эти шансы на полную.
Второе — не идите легким путем. Сегодня очень легко «вдохновиться» чужими работами, скопировать идею и выдать ее за свою. Но это тупиковый путь. Репутацию можно потерять в один день, а построить заново почти невозможно. Мир огромный, у каждого из нас свой опыт, свой взгляд, свой характер. Все это можно и нужно превращать в уникальные проекты. Пусть в начале они будут скромнее, но зато честные и ваши.
И третье — стройте карьеру достойно. Наш рынок маленький и прозрачный: здесь быстро становится понятно, кто как работает. Поэтому так важно быть честным — с клиентами, коллегами, партнерами. Держать слово, выполнять обязательства, уважать чужой труд. Карьера дизайнера — это марафон, а не спринт. И в этом марафоне выигрывают те, кто остается профессионалом и человеком.
Я всегда повторяю: идите по своему пути честно и достойно. Чтобы спустя годы вам не было стыдно ни за один проект, ни за одно решение. Чтобы вы могли оглянуться назад и сказать: «Я построил карьеру так, как мечтал». Тогда и признание придет само — и профессиональное, и человеческое.
История Лауры Шариповой — это пример того, как личный путь превращается в движение для всей индустрии. От случайного поступления в архитектурную академию до создания экосистемы TANU и международного признания казахстанских дизайнеров — каждая ее ступенька была выстроена благодаря упорству, честности и системному подходу.
Из ее слов становится ясно: дизайн — это не про красивые картинки, а про стратегию, ценности и ответственность. Участие в премиях и конкурсах — не формальность, а инструмент роста. Личный бренд — не модный тренд, а необходимость. Ошибки — не приговор, а уроки, которые делают нас сильнее. А нейросети и технологии — не угроза, а новые инструменты, которые повышают планку профессии.
Главный вывод, который Лаура оставляет своим коллегам и ученикам: идите своим путем честно и достойно. Потому что именно честность и профессионализм в итоге превращаются в признание — и в профессии, и в жизни.
От редакции JUNG Media мы благодарим Лауру Шарипову за ее открытость, мудрость и готовность делиться опытом. Пусть ее история станет вдохновением для молодых специалистов, а ее советы помогут каждому дизайнеру находить свои точки роста.
Мы верим, что казахстанский дизайн заслуживает мирового признания — и будем продолжать рассказывать истории тех, кто делает это возможным.
Лаура Шарипова — имя, которое хорошо знают в профессиональном сообществе Казахстана и далеко за его пределами. Эксперт по дизайну интерьеров, основатель Казахстанской Ассоциации Дизайнеров Интерьера TANU, человек с 25-летним опытом и десятками реализованных проектов. Но главное — ее роль в формировании экосистемы, которая изменила индустрию: премии, конкурсы, библиотека материалов, образовательные программы и международные выставки, которые сегодня задают стандарты в регионе.
Она умеет говорить о профессии честно и прямо. О сложностях первых лет, о проблемах, с которыми сталкиваются дизайнеры, о том, как выстраивать карьеру и почему без личного бренда невозможно двигаться вперед. И при этом ее голос всегда про вдохновение и веру в то, что казахстанский дизайн достоин мирового признания.
В этом интервью для JUNG Media мы поговорили с Лаурой о ее пути, миссии TANU, роли конкурсов, ошибках и ценностях — и о том, каким она видит будущее профессии.
Павильон Узбекистана на Expo 2025 — это архитектурный образ страны, собранный из двух ключевых элементов: массивного основания и «леса» колонн. Первый этаж, выполненный из глины и кирпича, символизирует землю, корни и культурное наследие. Эта материальная основа отсылает к традиционным строительным техникам, сохраняя тактильную теплоту и визуальную прочность. Здесь сосредоточены основные выставочные пространства, которые ведут посетителей по истории страны — от древних ремесел до современных городских проектов.
Второй уровень образует «лес» из восьмиметровых деревянных колонн, отсылающих к образам дворцовых и храмовых галерей. Колоннада создает ощущение укрытия и одновременно открытости, формируя пространство для обмена знаниями и общения. Этот элемент задает ритм всему зданию и становится символом роста, просвещения и движения вперед.
Проект павильона изначально задумывался как временная, но долговечная конструкция. Деревянная надстройка собрана из модульных элементов, которые можно разобрать и повторно использовать после завершения выставки. Кирпичи и глиняные блоки также не будут утилизированы, а вернутся в строительный цикл или будут использованы в образовательных и культурных объектах внутри страны.
Вся древесина — местный суги-кипарис, выращенный в регионе Осака, что минимизирует транспортный след. Посетители смогут узнать точное происхождение каждого элемента с помощью QR-кодов. Таким образом, павильон не только демонстрирует возможности архитектуры, но и становится примером того, как даже крупные выставочные проекты могут быть частью замкнутого материального цикла.
Экспозиция павильона построена как последовательное путешествие, в котором архитектура и мультимедиа работают вместе. На первом этаже, в зоне «Почвы», посетители знакомятся с проектами, символизирующими современную трансформацию Узбекистана: переход на «зеленую» энергетику, возрождение Аральского моря, развитие высокоскоростного транспорта и «Нового Ташкента». Здесь используются модели, интерактивные экраны и анимированные инфографики, позволяющие буквально увидеть, как идеи и технологии укореняются в стране.
Кульминация маршрута — центральная мультимедийная платформа с панорамной проекцией на 360 градусов. Трехминутное шоу переносит зрителей из подземного «мира корней» к «лесу знаний» на верхнем уровне павильона. Световые инсталляции, проекция «Призрак Пеппера» и звуковое оформление, сочетающее народные мелодии и современные электронные треки, создают эффект полного погружения. Финальный кадр — цветущее гранатовое дерево, символ обновленного Узбекистана, — встречает гостей перед выходом на открытую террасу.
Еще до открытия Expo 2025 павильон Узбекистана получил золото German Design Award. Жюри отметило комплексный подход Atelier Brückner, где архитектура, содержание и инженерные решения образуют цельный проект, способный работать как культурный манифест. Признание на международной арене усилило внимание к павильону как к символу новой страницы в архитектурной и культурной политике страны.
Но ценность «Сада знаний» выходит за рамки наград. Он демонстрирует, как национальная экспозиция может быть пространством для диалога, образования и обмена опытом. Здесь прошлое и будущее Узбекистана соединяются в едином маршруте: от древних ремесел и архитектурных традиций до современных технологий и глобальных инициатив. Такой подход превращает павильон в точку притяжения не только для туристов, но и для профессионального сообщества — архитекторов, дизайнеров, инженеров и урбанистов.
«Сад знаний» на Expo 2025 — это площадка для встреч, обсуждений и поиска новых идей. Он показывает, как национальная культура может говорить современным языком, оставаясь верной своим корням. Символика земли и леса, внимание к деталям и продуманное использование материалов делают этот павильон узнаваемым и значимым в масштабах всей выставки.
Для посетителя это не только визуальное впечатление, но и опыт, который вовлекает в историю и будущее страны. А для Узбекистана — возможность заявить о себе как о месте, где ценят традиции, развивают инновации и стремятся к открытому обмену знаниями. В этом смысле «Сад знаний» — это приглашение к диалогу, адресованное всему миру.
На Expo 2025 в Осаке национальный павильон Узбекистана от Atelier Brückner предстает как архитектурный символ: «Сад знаний» — это органически вписанная в контекст земля и рост, культура и будущее, современность и традиции. Редакция JUNG Media узнала, как символика земли и леса, инновационная конструкция и экологическая архитектура сделали павильон одним из самых обсуждаемых и отмеченных наградами проектов выставки.
.avif)
В обычной планировке барная зона часто остается второстепенным элементом — это может быть ниша, уголок кухни или участок стены в гостиной. Но с помощью обоев она легко превращается в отдельное, эмоционально окрашенное пространство. Рисунок и фактура задают фон, который сразу считывается как особая зона, а не просто место для хранения бутылок и бокалов.
Дизайнеры отмечают, что обои в баре работают не только как декоративный слой, но и как инструмент атмосферы. Правильно подобранный узор создает ассоциации — от камерного английского клуба до яркого тропического бара. Это помогает задать сценарий использования пространства и сделать его местом, куда гости тянутся не меньше, чем к столу или камину.
В одном из проектов Jayne Design Studio бывшая библиотека в историческом особняке Чарльстона была преобразована в домашний бар. Вместо традиционных бумажных обоев дизайнер Уильям Каллум использовал льняную ткань с мягким принтом Clarence House. Этот прием дал бару теплую, обволакивающую текстуру и подчеркнул деревянную отделку, превращая помещение в камерное и уютное.
Дизайнер Кэти Риддер в проекте для частного дома в Бирмингеме создала индивидуальные обои, напечатав на них картину друга клиента. Такой подход добавил барной зоне личную историю и сделал ее уникальной. Хизер Чаддак Хиллегас для фермерского дома в Арканзасе выбрала обои с мотивом «черепаха» от Селери Кембл — яркий, графичный рисунок, который оживил компактное пространство и превратил его в визуальную «шкатулку с драгоценностями».
В отличие от просторных комнат, где крупный принт или насыщенный цвет могут перегрузить пространство, барная зона позволяет использовать смелые решения без риска. Ограниченная площадь превращает яркий узор или глубокий тон в акцент, а не в доминирующий элемент интерьера.
Дизайнеры советуют выбирать узоры, которые в других помещениях могли бы показаться чрезмерными: крупные геометрические мотивы, насыщенные флоральные композиции, контрастные цветовые сочетания. В баре они работают как визуальный фокус и помогают выделить пространство на фоне остального дома. Важно, чтобы цветовая палитра обоев поддерживала настроение — будь то энергичный тропический коктейль или строгий винный погреб.
Барная зона — это пространство, где можно играть с масштабом и фактурой без опасений перегрузить интерьер. В небольшом объеме даже сложный орнамент воспринимается цельно, а текстурные материалы вроде льна, шелка или травяных обоев добавляют глубины. Такой прием создает эффект «шкатулки» — места, которое открывается как сюрприз и сразу погружает в особую атмосферу.
Дизайнеры отмечают, что именно в маленьких помещениях масштаб узора и насыщенность цвета работают особенно эффектно. Глубокий фон и плотный рисунок зрительно уплотняют пространство, делая его уютным и камерным.
Подбор обоев для бара начинается не с цвета, а с идеи — какую атмосферу вы хотите создать. Профессионалы советует вспомнить любимые места и искать рисунки, которые вызовут такие же ассоциации. Это может быть конкретная локация, стиль эпохи или даже вымышленная сцена, в которой приятно «оказаться».
Дизайнеры рекомендует не бояться насыщенных цветов и сложных паттернов, особенно если бар — это ниша или компактная зона. В домашнем баре уместны смелые решения, которые в большой комнате выглядели бы перегружено. Важно, чтобы выбранные обои не только украшали, но и задавали эмоциональный тон — от расслабленной гостеприимности до яркого праздничного настроения.
Обои в домашнем баре — это простой прием с большим эффектом. Они помогают выделить зону, задать настроение и превратить функциональное пространство в точку притяжения дома. Выбранный рисунок и текстура становятся частью истории, которую рассказывает интерьер.
Начать можно с небольшого эксперимента: оформить ниши или заднюю стенку бара контрастным узором, добавить текстильные или текстурные материалы. Такой шаг мгновенно изменит восприятие зоны, а в дальнейшем вы сможете дополнять ее аксессуарами, светом и деталями. Домашний бар с обоями — это про атмосферу, в которую хочется возвращаться.
В домашнем баре внимание обычно сосредоточено на напитках, посуде и мебели. Но все чаще дизайнеры используют другой инструмент, способный задать настроение и превратить уголок с бутылками в полноценную интерьерную зону — обои. Они работают как фон, который формирует характер пространства, добавляет глубины и делает его запоминающимся. Редакция JUNG Media выяснила, как обои меняют восприятие барных зон, почему этот прием стал новой интерьерной классикой и на что обращают внимание дизайнеры при выборе рисунка, фактуры и цвета.
.avif)
История космического кобальта начинается с лазурита — редкого минерала, известного людям с VII тысячелетия до н. э. Его насыщенный синий с золотистыми вкраплениями использовался для украшения храмов, гробниц и ритуальных предметов. В Древнем Египте лазурит считался символом божественной власти, в Месопотамии — защитным амулетом, а в Средней Азии — признаком высокого статуса.
В Средние века из лазурита начали производить пигмент ультрамарин. Из-за сложности добычи и обработки он был дороже золота и использовался только для самых значимых изображений — одеяний святых, королевских портретов и монументальных фресок. Позже из кобальтовых руд получили более доступный пигмент, что сделало глубокий синий цвет популярным и в декоративно-прикладном искусстве, и в архитектуре.
Космический кобальт и его родственные оттенки играли ключевую роль в живописи на протяжении веков. В эпоху Возрождения художники использовали ультрамарин для изображения небес и драгоценных тканей, подчеркивая важность и святость образа. Ян Вермеер создавал глубину своих композиций благодаря сложным переходам кобальтовых тонов, а Густав Климт сочетал их с золотом, усиливая эффект роскоши.
В XX веке французский художник Ив Кляйн сделал кобальтовый синий своей художественной подписью. Он разработал собственную версию цвета — International Klein Blue — и запатентовал ее, заявив, что этот тон передает ощущение бесконечного пространства. Сегодня кобальтовая гамма остается востребованной: современные авторы, такие как Карлос Меркадо и Алисия Лашанс, используют ее в работах, чтобы создать атмосферу энергии и спокойствия одновременно.
Космический кобальт воспринимается не только как цвет, но и как универсальный образ, объединяющий людей через века. Он отсылает к ночному небу, морской глади, дальним горизонтам — тем объектам, на которые человек всегда смотрел, чтобы искать вдохновение и расширять свои представления о мире.
Этот оттенок одновременно вызывает чувство спокойствия и побуждает к действию. Он ассоциируется с уверенностью, надежностью и устойчивостью, но при этом сохраняет элемент загадки. Именно поэтому дизайнеры и архитекторы используют кобальтовый синий в пространствах для размышлений и общения — от библиотек и гостиных до комнат для медитации.
Космический кобальт способен радикально менять восприятие пространства. В качестве основного цвета стен он создает эффект глубины и камерности, делая комнату визуально более собранной и цельной. В качестве акцента — на мебели, дверях или текстиле — он добавляет интерьеру драматичности и динамики.
Лучше всего этот оттенок раскрывается в сочетании с металлами теплой гаммы — латунью, медью, бронзой. Такое окружение отсылает к переливам лазурита с золотыми вкраплениями. Сочетания с теплыми нейтралами, светлым деревом и камнем смягчают его насыщенность, а контраст с горчичным или охристым оттенком создает энергичную, но сбалансированную палитру.
Космический кобальт давно закрепил за собой статус цвета высокой моды и ювелирных изделий. В украшениях он встречается в виде лазурита, сапфира и эмали, создавая эффект глубины и драгоценного блеска. От серег с камнями от Jacquie Aiche до лимитированных часов Rolex Deepsea — этот оттенок используется как маркер премиальности.
В индустрии красоты кобальтовая гамма также получила особое место. Косметические бренды, такие как La Prairie и Augustinus Bader, используют ее в упаковке как символ ценности и доверия. Даже производители техники, например Dyson, выпускают ограниченные серии в кобальтовом синем, подчеркивая эксклюзивность продукта. Этот цвет одновременно современный и вне времени, что делает его универсальным языком роскоши.
Космический кобальт универсален в работе с палитрой. Он гармонирует с холодными оттенками — серым, графитовым, серебристым, — усиливая их глубину, и с теплыми — охрой, горчичным, бежевым, — создавая контраст с мягким переходом. В комбинации с белым этот цвет становится ярче и чище, а в паре с черным — приобретает драматичность и визуальную плотность.
Освещение значительно влияет на восприятие кобальта. При естественном дневном свете он выглядит насыщенным и свежим, а при теплом искусственном — мягче и глубже. Матовые поверхности передают его спокойный, приглушенный характер, а глянцевые и металлические — усиливают эффект роскоши. В зависимости от пропорций и контекста кобальт может быть как основой, так и акцентом, оставаясь при этом выразительным в любой роли.
Космический кобальт — это цвет, который несет в себе культурный, исторический и эмоциональный багаж. Он работает в любой среде — от интерьеров и моды до технологий и искусства — и при этом остается гибким в подаче. В нем есть глубина, спокойствие и энергия, способные менять восприятие пространства и предметов.
Если вы хотите обновить интерьер или коллекцию аксессуаров, начните с небольшого акцента: подушки, вазы, картины, предметы мебели. Для смелых — полное оформление комнаты в кобальтовом тоне с поддерживающими материалами и освещением. Этот цвет способен стать вашей визуальной подписью и задать особое настроение дому или образу — достаточно выбрать, в какой роли он будет звучать у вас.
Глубокий, насыщенный и многослойный, космический кобальт объединяет древние символы и современную эстетику. Его история тянется от лазурита, украшавшего древние храмы и гробницы, до футуристичных оттенков технологий и предметов роскоши. В 2025 году дизайнеры снова делают ставку на этот цвет — за его универсальность и эмоциональную силу. Редакция JUNG Media изучила, как космический кобальт используют в интерьере, ювелирных изделиях, моде и технологиях, почему он возвращается в статус универсального цвета и какие сочетания раскрывают его лучше всего.
.png)
Оттенок гуавы можно использовать как главный цвет комнаты, но для этого важно продумать окружение. Полное окрашивание стен и мебели в единой палитре создает эффект цельного пространства, который особенно хорошо работает в гостиных, столовых и зонах отдыха. Такой прием задает теплое, дружелюбное настроение и визуально смягчает геометрию комнаты.
Чтобы цвет не казался чрезмерно «конфетным», его дополняют материалами с естественной текстурой. Теплое дерево, ротанг, джут, лен или травертин нейтрализуют излишнюю яркость и делают интерьер более тактильным. Насыщенность гуавы можно регулировать: в приглушенной версии она смотрится универсальнее и дольше сохраняет актуальность, в яркой — становится главным акцентом и задает характер всему пространству.
Оттенок гуавы легко ввести в интерьер через небольшие переделки своими руками. Один из самых доступных способов — покраска стен или потолка. Это недорого и обратимо: если цвет перестанет нравиться, поверхность можно перекрасить. Такой прием особенно хорош в небольших помещениях, например, в ванной, прихожей или рабочем уголке, где гуава создает акцент без перегрузки.
Другой вариант — обновление мебели. Старый комод, шкаф или деревянная скамья, покрашенные в сочный оттенок, могут стать центральным элементом комнаты. Для вдохновения дизайнеры советуют использовать тона вроде Youthful Coral или Dragon Fruit. Эти оттенки придают мебели свежий вид и работают как яркий, но не агрессивный акцент. Кроме того, в DIY-проектах гуава хорошо сочетается с нейтральными цветами и простыми формами, что делает ее универсальной для интерьеров разного стиля.
Тем, кто не готов к капитальным изменениям, оттенок гуавы можно ввести через аксессуары и небольшую мебель. Подушки, пледы, абажуры, посуда или вазы в этом цвете оживляют интерьер и придают ему сезонный характер. Такой подход особенно удобен для съемного жилья или пространств, где дизайн должен оставаться гибким.
Текстура усиливает впечатление от цвета. Мягкий мохер, букле, бархат или фактурный хлопок в пыльных оттенках гуавы выглядят более глубокими и сложными, чем гладкие материалы. Акцентное кресло, пуф или банкетка с тканевой обивкой в этом тоне могут работать как связующий элемент между яркими деталями и нейтральным фоном. Важно, чтобы количество цветовых акцентов оставалось сбалансированным, а сами предметы были распределены по разным зонам комнаты.
Гуава хорошо раскрывается в окружении теплых и природных оттенков. Она гармонирует с персиковым, коралловым, мягким оранжевым, а также с разными вариациями зеленого — от нежного салатового до глубокого оливкового. Такое сочетание создает ощущение свежести и «приземленности», особенно если добавить натуральные материалы вроде дерева или камня.
Эффектно работает и комбинация гуавы с оттенками драгоценных камней — изумрудным, сапфировым, аметистовым. В этом случае цвет лучше использовать как акцент: на кресле, подушках или ковре, чтобы он поддерживал палитру, но не доминировал. Опасно сочетать гуаву с неоновыми и слишком насыщенными тонами, например, ярко-синим или кислотно-розовым: они могут визуально перегружать интерьер и удешевлять общее впечатление.
Если стены, окрашенные в цвет гуавы, кажутся слишком яркими для повседневного восприятия, можно ограничиться небольшими, но заметными зонами. Это могут быть фасады кухонных шкафов, дверцы кухонного острова, полки, ниши или отдельные панели. Такой прием добавляет интерьеру тепла и индивидуальности, но не перегружает пространство.
Дизайнеры советуют учитывать «иерархию» элементов в комнате: гуава лучше работает как единственный насыщенный акцент, окруженный материалами с весомой фактурой — шлифованным камнем, теплым деревом, рельефной штукатуркой. Матовое или бархатистое покрытие смягчит яркость оттенка, а правильное распределение цвета в пространстве позволит сохранить баланс между выразительностью и спокойствием.
Оттенок гуавы — это не мимолетная причуда, а универсальный инструмент для создания теплого, индивидуального и свежего интерьера. Он способен работать и как главный цвет, и как деликатный акцент, поддерживая разные стили — от современного минимализма до эклектики. Все зависит от того, с чем вы его сочетаете и в каком объеме используете.
Если вы готовы к экспериментам, начните с малого: добавьте одну деталь или зону в цвете гуавы, оцените, как она меняет атмосферу, и постепенно расширяйте палитру. Правильно внедренная гуава способна оживить пространство, сделать его более дружелюбным и выразительным — попробуйте и убедитесь сами.
Летом 2025 года в интерьерах доминировал оттенок гуавы — мягкий, но насыщенный розово-оранжевый тон, который заменяет бежевую нейтраль и возвращает в пространство тепло и индивидуальность. Он требует аккуратного обращения: при правильном подборе окружения выглядит свежо и утонченно, при ошибках — перегружает и упрощает интерьер. Редакция JUNG Media выяснила, как дизайнеры советуют использовать оттенок гуавы: от окраски стен и мебели до текстильных акцентов и сочетаний с другими палитрами. Представляем вашему вниманию рекомендации по подбору материалов, примеры удачных сочетаний и сценарии, где этот цвет раскрывается лучше всего.
Период локдаунов стал моментом, когда многие впервые обратили внимание на свои дома не как на фон, а как на проект, который можно переделать под новые задачи. Закрытые магазины и дефицит услуг заставили действовать самостоятельно: перекрашивать стены, менять расстановку мебели, создавать новые зоны для работы, учебы и отдыха. Кухонные столы превращались в офисные, свободные углы — в мини-спортзалы, а балконы — в места для утреннего кофе и тишины.
В условиях ограниченного бюджета и доступных материалов люди начали переосмысливать привычные вещи. Остатки краски использовали для акцентных стен, старые комоды перекрашивали в насыщенные цвета, чтобы оживить пространство. Этот DIY-подход стал способом эмоциональной адаптации: самостоятельное преобразование дома давало ощущение контроля и вовлеченности в момент, когда внешние обстоятельства казались неконтролируемыми.
Во время пандемии интерьерные тренды перестали приходить только из глянцевых журналов и шоурумов. Instagram, Pinterest и TikTok заполнились реальными примерами домашних переделок — с неровными краями, нестандартными цветами и смелыми решениями, сделанными собственными руками. Люди начали делиться процессом и результатами: от покраски потолка в насыщенный синий до зонирования комнаты с помощью контрастных полос на стенах. Эти истории стали вдохновлять других пробовать, даже если раньше интерьер казался делом исключительно профессионалов.
Открытость и доступность идей разрушили барьер между «правильным» дизайном и повседневными решениями. Массовые публикации показали, что стильный интерьер может быть создан из подручных материалов, а ошибки — стать частью чарующего результата. Это дало людям уверенность экспериментировать с цветом, сочетать неожиданные оттенки и придумывать свои приемы декора. Социальные сети стали новой школой дизайна, в которой учителем мог быть любой, кто осмелился перекрасить свою комнату и выложить фото в сеть.
До пандемии в большинстве домов сохранялась осторожная палитра: нейтральные стены, белые плинтусы и двери, минимум ярких акцентов. Карантин стал моментом, когда это правило перестало быть обязательным. Сначала люди пробовали добавить один яркий элемент — покрасить стену за диваном или обновить дверной проем насыщенным цветом. Потом эксперименты становились все смелее: цвет уходил на потолки, дверные полотна, полки и даже на радиаторы.
Цвет начал выполнять не только декоративную, но и эмоциональную функцию. Глубокий синий создавал ощущение стабильности, зеленый — связи с природой, теплый розовый — уюта и тепла. Появилась практика заливки цветом целых комнат для создания «кокона» или визуального разделения пространства на зоны. Люди стали оценивать краску не только по тому, как она выглядит на фотографии, но и по тому, как они себя чувствуют в этой атмосфере каждый день.
Распространение удаленной работы и онлайн-обучения изменило представление об «открытой планировке», еще недавно считавшейся идеальной. Оказалось, что общее пространство мешает сосредоточиться и отдыхать. Появился спрос на небольшие рабочие уголки, зоны для учебы детей и тихие места для личного времени. Там, где нельзя было поставить перегородки или мебель, на помощь приходила краска.
Цвет стал простым и доступным способом отделить рабочее пространство от зоны отдыха. Один и тот же оттенок могли повторять на стене, потолке и мебели, создавая визуальный «кабинет» даже в углу гостиной. В спальнях темные акцентные стены помогали настроиться на отдых, а в детских — яркие панели выделяли зону для игр. Таким образом, краска превратилась из элемента декора в инструмент организации повседневной жизни, позволяя выстроить функциональные сценарии внутри одного помещения.
Экономическая нестабильность последних лет заставила пересмотреть подход к ремонту. Вместо масштабных переделок люди все чаще выбирают небольшие, но заметные изменения. Перекраска стен или мебели, добавление акцентных деталей, работа с остатками материалов позволяют обновить пространство без серьезных затрат.
Особое внимание уделяется экологичности и повторному использованию. Старые шкафы и комоды получают новую жизнь с помощью краски, дверцы заменяют на открытые полки, а деревянные поверхности шлифуют и окрашивают заново. Такой подход экономит бюджет и делает дом уютным.
Период неопределенности сделал дом главным источником стабильности и комфорта. Цвет в этом контексте перестал быть просто фоном и стал инструментом эмоциональной поддержки. Глубокие зеленые оттенки создавали ощущение связи с природой, мягкие бежевые и кремовые помогали расслабиться, а насыщенные синие ассоциировались с уверенностью и надежностью.
Выбор палитры все чаще исходил не из модных рекомендаций, а из личных ощущений. Люди начали прислушиваться к тому, как оттенок влияет на настроение, продуктивность или сон. Дом стал пространством, где цвет помогает восстановить силы, сохранить фокус или создать атмосферу для общения. Эта персонализация интерьера сделала его ближе к человеку, чем когда-либо прежде, закрепив за ним роль настоящего «убежища».
Пандемия COVID-19 изменила наши дома сильнее, чем любой интерьерный тренд. Жилые пространства превратились в офисы, классы, спортзалы и зоны отдыха. Цвет стал не только элементом стиля, но и способом управлять эмоциями, создавать ощущение безопасности и уюта. Мы начали отходить от нейтральных оттенков и выбирать палитру, которая работает на наше внутреннее состояние. Редакция JUNG Media изучила, как за последние пять лет изменилась практика окраски и зонирования интерьеров, почему DIY-подход стал массовым, и какую роль в этом сыграли социальные сети, психология цвета и экономические ограничения.
Солома и тростник веками использовались в строительстве по всему миру. Из них делали крыши, стены, лодки и даже целые поселения. В Европе, Азии и Южной Америке эти материалы были частью повседневной жизни и архитектурного пейзажа. Их ценили за теплоизоляцию, долговечность и доступность.
С развитием промышленного производства соломенные и камышовые крыши постепенно исчезли. На смену пришли шифер, металл и синтетические материалы, которые проще монтировать и реже требуют ухода. Вместе с ними в забвение ушли и навыки мастеров, умевших работать с растительными покрытиями.
Сегодня интерес к этим материалам возвращается. Причина не только в эстетике, но и в экологических преимуществах: тростник растет в водно-болотных угодьях, которые удерживают углерод и поддерживают биоразнообразие. Их сохранение важно для климата, а возрождение ремесла дает дополнительный стимул к восстановлению этих экосистем.
В Дании британский художник Саймон Старлинг построил «Плавучий дом для Хо» на сваях в национальном парке Ваддензе. Конструкция из тростника решает сразу несколько задач: демонстрирует возможности природных материалов, поддерживает местных мастеров и обращает внимание на проблему повышения уровня моря. Основание из спрессованных пучков тростника обеспечивает плавучесть, а вертикальная соломенная кровля отталкивает дождевую воду.
В Нидерландах студия Arjen Reas Architects обернула крыши и стены жилых домов камышом, описывая его как «теплое пальто» для здания. Такой слой не только гармонирует с ландшафтом, но и помогает поддерживать комфортную температуру внутри, снижая затраты на отопление и охлаждение.
На берегу венгерского озера Балатон архитекторы RAPA использовали камыш для облицовки крыши, стен и нижней части жилого блока. Местный материал смягчил акустику террасы и сделал дом узнаваемым в социальных сетях. При правильном уходе такая крыша может прослужить до 40 лет, а уход сводится к периодической очистке и локальному ремонту.
Эти проекты показывают, что традиционные материалы могут быть актуальными в современном дизайне, сочетая ремесленные приемы с новыми конструктивными и эстетическими решениями.
Одним из главных аргументов против использования соломы и тростника остается опасение пожароопасности. В ответ на это архитекторы и инженеры внедряют новые методы монтажа и обработки. В Нидерландах, например, солому крепят к многослойной плите с изоляцией, что исключает воздушные зазоры и снижает риск возгорания.
В Дании исследовательский центр CINARK экспериментирует с нанесением на тростниковые кровли глиняного покрытия. Такой слой делает материал менее уязвимым для огня, при этом не лишает его паропроницаемости.
Технологии помогают и в вопросе долговечности. При правильной укладке и уходе соломенные крыши служат десятилетиями. Дополнительная обработка и защита от влаги уменьшают количество ремонтов и продлевает срок службы покрытия. Эти решения позволяют соединить ремесленные традиции с современными стандартами безопасности и комфорта.
В Лондоне организация Material Cultures разработала прототип здания для городского садоводства, объединяя фермеров, архитекторов и мастеров. Стены из соломы и глины облицованы небольшими пучками тростника, которые легко изготавливать и заменять. Конструкция рассчитана так, чтобы ее могли собрать даже непрофессионалы — важный шаг для распространения технологии.
Работа над проектом стала способом передачи знаний: мастера обучали участников мастер-классов приемам укладки и обработки материала. Такой подход помогает не только возродить ремесло, но и укрепить связь между строительством и уходом за землей.
Material Cultures развивает концепцию биорегионального строительства, при котором материалы добываются и обрабатываются в пределах одного региона. В 2023 году команда исследовала водно-болотные угодья в немецкой земле Бранденбург, чтобы изучить, как управление этими территориями может обеспечивать строительные ресурсы и восстанавливать экосистемы.
Возвращение соломы и тростника в архитектуру показывает, что традиционные материалы могут решать современные задачи. Они помогают снижать углеродный след, улучшают тепло- и звукоизоляцию, поддерживают ремесленные традиции и стимулируют восстановление водно-болотных угодий. Проекты из Дании, Нидерландов, Венгрии и Великобритании доказывают, что эти материалы способны органично вписываться в актуальный дизайн и отвечать требованиям комфорта и безопасности.
Такой подход меняет саму логику строительства: дом становится частью экосистемы, а процесс его возведения — способом заботы о ландшафте. Это не ностальгия по прошлому, а практичное решение для настоящего и будущего, где архитектура и природа работают вместе.
Солома и тростник возвращаются в архитектуру как практичный и экологичный материал. Их используют не только для крыши деревенских домов, но и в современных проектах, где важно сочетать долговечность, энергоэффективность и низкий углеродный след. Архитекторы в Европе работают с мастерами, чтобы возродить традиции и одновременно поддержать восстановление водно-болотных угодий. Такие здания помогают удерживать углерод, улучшают тепло- и шумоизоляцию и вписываются в природный ландшафт. Редакция JUNG Media изучила, как солома и тростник возвращают строительству связь с природой.
В «Игре кальмара» визуальный ряд — это часть сюжета. Пространства, костюмы и реквизит создают атмосферу, которая усиливает драматургию. Каждая деталь работает на общее впечатление и помогает зрителю прочувствовать происходящее.
Архитектура игровых арен сочетает знакомые формы с непривычным масштабом и цветом. Лестницы в стиле ленты Мебиуса, окрашенные в пастельные тона, создают эффект детской игры, но в контексте шоу они становятся символом замкнутого цикла и отсутствия выхода. Маски охранников с простыми геометрическими символами — кругом, треугольником, квадратом — делают персонажей обезличенными и подчеркивают иерархию.
Звук и цвет дополняют пространство. Монотонные мелодии, контрастные сочетания зеленого, розового и синего вызывают у зрителя одновременно чувство узнавания и тревоги. Это создает уникальную среду, где зритель чувствует себя вовлеченным, но не в безопасности.
После выхода первого сезона «Игра кальмара» быстро вышла за рамки сериала и стала частью глобальной поп-культуры. Кадры, костюмы и символы начали появляться в рекламных кампаниях, модных коллекциях и даже в уличном искусстве.
Коллаборации с мировыми брендами закрепили этот эффект. Puma, Crocs, Johnnie Walker и другие компании выпускали лимитированные линейки, вдохновленные сериалом. Каждое партнерство сохраняло ключевые элементы визуального языка — цвета, геометрию, характерные символы. Это позволяло сразу узнавать отсылку, даже вне контекста шоу.
Влияние затронуло и цифровую среду. На платформе Duolingo зафиксировали рост интереса к изучению корейского языка, а музыка из сериала стала вирусной в TikTok и на Spotify. Таким образом, «Игра кальмара» превратилась в культурный код, который можно адаптировать в разных медиа и сферах.
Во втором сезоне «Игры кальмара» внимание к деталям в оформлении пространства стало еще заметнее. Один из примеров — комната Офицера в маске — персонажа, управляющего процессом игры. Это пространство оформлено в прохладных синих тонах и выдержано в минималистичной эстетике, где каждый элемент поддерживает атмосферу напряжения.
Для этой сцены использовали продукцию JUNG из серии LS 990 в алюминиевом исполнении. В интерьер интегрированы поворотный диммер, кнопки F 50 и контроллеры освещения. Эти элементы служат не только функциональными устройствами, но и частью визуальной среды — их форма, материал и цвет гармонируют с общей концепцией помещения.
Выбор алюминия подчеркивает холодный характер комнаты и контрастирует с насыщенным синим светом. Такая интеграция инженерных решений в художественное оформление демонстрирует, что даже утилитарные детали могут работать на общее впечатление и усиливать нарратив.
Продукция JUNG, использованная в декорациях, сочетает функциональность и выразительный дизайн. Кнопочные датчики KNX F 50 позволяют управлять светом и другими системами, а встроенные RGB-светодиоды информируют о состоянии оборудования. Возможность использовать прозрачные или цветные защитные крышки и настраивать яркость подсветки расширяет варианты интеграции в разные интерьеры.
Системы автоматизации KNX, на которых основано управление, уже стали мировым стандартом для премиального частного и коммерческого строительства. Они обеспечивают удобство, энергоэффективность и безопасность, оставаясь при этом эстетически нейтральными и легко вписывающимися в концепцию пространства.
В линейке LS 990 используются высококачественные материалы — от алюминия и нержавеющей стали до латуни. Каждый вариант подбирается под характер интерьера: прохладные металлы для строгой минималистичной среды или теплые тона для более уютных пространств. Такой подход делает техническое оснащение частью визуальной идентичности проекта.
«Игра кальмара» показала, что визуальная идентичность может быть не просто декоративным элементом, а ключевым инструментом повествования. Цвет, форма, фактура и звук, объединенные в единую систему, создают атмосферу, которая остается с человеком задолго после того, как он покидает пространство — будь то съемочная площадка, магазин или жилой интерьер.
Для дизайнеров этот пример важен тем, что целостный визуальный язык легко масштабируется и адаптируется к разным медиумам и сферам. От архитектуры до предметного дизайна, от модных коллабораций до технологических решений JUNG — каждая деталь способна стать частью истории, если она согласована с общей концепцией. Такой подход формирует прочную связь между объектом и его аудиторией.
«Игра кальмара» превратилась из корейского сериала в один из самых узнаваемых визуальных брендов последних лет. Геометрия, контрастные цвета, фактура и звук — вместе работают как единая система, формируя атмосферу, которую узнают с первого кадра. Этот язык вышел за пределы экрана и стал частью модных коллекций, рекламных кампаний и интерьерных решений. Яркие лестницы, маски с символами и минималистичная архитектура арен вдохновили дизайнеров по всему миру. Редакция JUNG Media разобрала, как визуальный язык Squid Game повлиял на моду, архитектуру и предметный дизайн. В статье — разбор ключевых элементов стиля, примеры культурных коллабораций и детали оформления второго сезона, включая решения JUNG, ставшие частью общей атмосферы сериала.
Руитин Сюй родилась и выросла в Китае. Ранний интерес к архитектуре появился благодаря сочетанию городского и природного ландшафта в родном регионе. Она училась на архитектора, а позже продолжила образование в Южной Калифорнии, получив степень магистра архитектуры в SCI-Arc.
Во время обучения Сюй начала разрабатывать проекты, в которых архитектура взаимодействует с окружающей средой. Этот интерес перерос в профессиональную специализацию — интеграцию экологических систем в дизайн. Уже на раннем этапе карьеры ее работы получили признание на международных конкурсах.
Среди наград — премии за проект The Vessel Type, в котором архитектура решает задачу сбора и хранения дождевой воды в условиях переменчивого климата. Опыт проектирования таких систем сформировал ее стиль — внимательное изучение места, работа с природными ресурсами и создание пространств, удобных для повседневной жизни.
В основе работы Руитин Сюй — анализ природных условий участка. Она изучает осадки, движение воды, солнечную активность и рельеф, чтобы проект гармонировал с окружающей средой. Такой подход помогает находить решения, которые одновременно функциональны и устойчивы.
Проект The Vessel Type стал примером этого метода. Исследования климата и гидрологии на Мадагаскаре показали, что вода там бывает в избытке в сезон дождей и в дефиците в засушливые месяцы. Это привело к созданию системы сосудов, которые собирают, фильтруют и хранят воду, а также служат общественными пространствами. Сосуды частично расположены под землей для защиты от испарения, их верхняя часть используется для встреч и отдыха.
Важная задача проекта заключалась в том, чтобы инфраструктура стала частью городской среды. Вместо отдельных технических объектов появились многофункциональные пространства, где инженерные системы и архитектура работают вместе. Этот подход позволил совместить экологическую эффективность с комфортом для людей.
Подобный принцип Сюй применяет и в других проектах. Она рассматривает здание как часть экосистемы — с учетом климата, материалов и будущего использования. Для нее важно, чтобы архитектура была полезной, вызывала эмоциональный отклик и при этом поддерживала природный баланс.
В проектах Руитин Сюй цифровые и физические инструменты используются на равных. Для анализа климата и работы с рельефом она применяет программные комплексы Rhino и Grasshopper. Эти системы помогают моделировать движение воды, солнечное освещение и тепловые потоки на участке.
Физические макеты остаются важной частью процесса. В проекте The Vessel Type она использовала топографические модели, напечатанные на 3D-принтере, чтобы изучить движение дождевой воды по участку. Такой подход позволил уточнить форму ландшафта и расположение сборных резервуаров.
Сюй считает, что цифровые технологии будут и дальше влиять на архитектуру — не только как средство визуализации, но и как инструмент для создания адаптивных и ресурсно-эффективных решений. Для нее это способ проверять идеи на практике еще до начала строительства.
Руитин Сюй видит перспективу архитектуры в проектах, которые одновременно решают экологические и социальные задачи. Ее цель — создавать здания, способные работать в условиях ограниченной инфраструктуры и переменчивого климата.
Проект мечты — школа и общественный центр в сельской местности. Он будет собирать и хранить дождевую воду, использовать естественную вентиляцию и гибкие пространства для встреч, обучения и работы. Здание планируется из местных материалов, чтобы снизить воздействие на природу и вовлечь сообщество в строительство.
Для Сюй такие проекты — возможность показать, что устойчивое развитие может опираться на локальные ресурсы и совместную ответственность. Она уверена, что архитектура будущего должна поддерживать жизнь и быть встроенной в природные и культурные контексты.
Руитин Сюй формирует архитектуру, в которой экологические системы и человеческий опыт соединяются в одном пространстве. В ее проектах инженерные решения работают вместе с культурным контекстом, а устойчивость становится естественной частью дизайна. Такой подход позволяет зданиям быть адаптивными, долговечными и полезными для людей в их повседневной жизни.
Для Сюй архитектура — это способ наладить диалог между человеком и природой. Она рассматривает каждый проект как возможность сделать среду более дружелюбной и ресурсно-эффективной, не теряя при этом красоты и функциональности. Этот принцип задает направление ее работе сегодня и, вероятно, будет определять облик ее будущих проектов.
Руитин Сюй — архитектор и специалист по экологической стратегии, соединяющая в проектах природу, культуру и повседневную жизнь. Она окончила магистратуру в SCI-Arc, получила международные награды, включая премии за проект The Vessel Type. В ее работах анализ климата, рельефа и водных ресурсов становится отправной точкой для архитектурных решений. Такой подход помогает создавать пространства, устойчивые к изменениям и комфортные для людей. Редакция JUNG Media рассказывает, как Руитин Сюй пришла к интеграции экологии в архитектуру, какие проекты помогли сформировать ее подход и какие технологии она использует сегодня.
В интерьер приходит насыщенная палитра. Вместо серых и бежевых оттенков — кобальт, терракота, шафран, охра, темно-зеленый и сливовый. Их используют в мебели, текстиле, стенах, кухонных фасадах. Цвет делает пространство заметным и добавляет жизни. Один акцентный элемент может задать настроение всей комнате. Например, синий диван на фоне светло-зеленой стены, терракотовая кухня в белом пространстве или изумрудный шкаф в спальне. Такие решения добавляют глубину, особенно если отделка остается сдержанной.
Цвет работает не только визуально, но и эмоционально. Теплые оттенки делают интерьер уютным, холодные — спокойным, яркие — энергичным. Вместо универсальных решений дизайнеры советуют ориентироваться на личные ощущения: что радует, расслабляет или помогает сосредоточиться. Даже минималистичные проекты в 2025 году включают цвет. Это может быть одна стена, кухня или диван с выразительной обивкой. За счет плотного цвета интерьер сохраняет простоту, но перестает быть стерильным. Акцентный элемент собирает композицию и задает фокус.
Для сбалансированной палитры используют простой прием: один доминирующий цвет и два дополнительных. Оттенки подбираются на контрасте или в одной гамме. Так интерьер остается выразительным и целостным. Главное — заранее определить акценты и не распылять внимание.
Цвет сегодня используется как инструмент зонирования. С его помощью выделяют функциональные области, создают акценты и задают ритм пространству. Один оттенок может отделить зону столовой от кухни, выделить рабочее место в жилой комнате или обозначить входную группу. Популярный прием — колор-блокинг: использование крупных цветовых фрагментов в интерьере. Например, одна стена окрашена в глубокий синий, соседняя — в приглушенный зеленый, а мебель остается нейтральной. Такой способ помогает выстроить композицию без перегрузки деталями.
Цветовые блоки используют не только на стенах. Контрастные фасады кухонных шкафов, разноцветные панели на перегородках, акценты на потолке или полу — все это помогает управлять вниманием и структурировать пространство. Важно учитывать соотношение оттенков. Один блок — доминирующий, второй — поддерживающий, третий — нейтральный. Такая схема помогает сохранить баланс и не превратить интерьер в визуальный шум. Особенно хорошо работает сочетание теплых и холодных тонов, матовых и глянцевых поверхностей.
К цвету добавляется еще один выразительный элемент — текстура. Поверхности становятся более тактильными: в интерьере все чаще встречаются бархат, тканые ковры, матовые и глянцевые покрытия. Текстура усиливает восприятие цвета и делает пространство объемным. Мягкие материалы используют в мебели, шторах и обивке. Бархат добавляет глубины насыщенным оттенкам, отражает свет и создает мягкий визуальный акцент. Например, изумрудный диван в бархатной ткани выглядит ярче и теплее, чем тот же цвет на гладком текстиле.
Полы тоже участвуют в создании текстуры. Ковры с высоким ворсом, геометрическим рисунком или комбинированным плетением не только добавляют уюта, но и работают как часть цветовой схемы. Один крупный ковер может собрать композицию комнаты и задать ей характер.
Гладкие и блестящие поверхности — еще один способ подчеркнуть цвет. Лаковые фасады, полированные столешницы и стеклянные детали активируют свет и создают контраст. Такое сочетание материалов делает интерьер динамичным: матовая стена рядом с глянцевой кухней выглядит глубже, чем просто окрашенная плоскость.
Работа с текстурой помогает создать сенсорную среду. Интерьер становится не только визуальным, но и тактильным опытом. Бархатная подушка, шерстяной плед, прохладный камень на столешнице — все это усиливает впечатление от цвета и делает пространство личным.
В интерьере цвет используют не только для зонирования или акцента, но и для создания нужного настроения. Каждый оттенок влияет на восприятие: синий помогает расслабиться, желтый повышает тонус, зеленый успокаивает, терракотовый добавляет тепла. Выбор цвета связан с ощущением комфорта.
Интерьер воспринимается как продолжение внутреннего состояния. Дизайнеры подбирают палитры под образ жизни и ритм жильцов. Для одних важно восстановление и тишина — тогда в пространстве преобладают приглушенные тона и мягкие фактуры. Для других — энергия и движение: подходят контрастные сочетания и яркие детали.
Помимо цвета, на восприятие влияет его окружение: освещение, материалы, текстиль. Мягкий свет усиливает теплые оттенки, делает атмосферу спокойной. Глянцевые поверхности, наоборот, активизируют пространство, добавляют яркости. Все это помогает настраивать интерьер под разное время суток или настроение.
Современные интерьеры становятся менее выверенными, но более осмысленными. Люди уходят от стерильной отделки и выставочной безупречности. В тренде — предметы с историей, неожиданные сочетания, винтаж, ручная работа и даже мелкие несовершенства. Это делает пространство ближе к человеку.
Ценность смещается в сторону подлинности. В одной комнате могут сочетаться пол из восстановленного дерева, диван в яркой обивке и старинная лампа. Интерьер строится не по шаблону, а по настроению. Главное — чтобы пространство отражало тех, кто в нем живет. Такие интерьеры нельзя повторить по инструкции. Они собираются постепенно: из цвета, фактур, света, любимых вещей и личных историй. Именно это создает ощущение уюта и глубины. Дизайн не про правила, а про выбор — и в 2025 году эта свобода становится новой нормой.
В интерьере все чаще используют насыщенные цвета, выразительные текстуры и смелые акценты. Вместо нейтральных тонов появляются кобальт, терракота, горчица и изумруд. Бархат, ковры с узорами и глянцевые поверхности усиливают впечатление. Пространства становятся ярче и эмоциональнее — и при этом не теряют уюта. Редакция JUNG Media изучила, как меняется подход к цвету и текстуре в интерьере. В нашем материале — актуальные приемы, примеры из проектов, идеи для тех, кто хочет обновить пространство без нейтральной стерильности.
.avif)
Star Homes — это не просто строительство, а научный эксперимент на стыке архитектуры, эпидемиологии и поведенческих наук. В рамках проекта было построено 110 однотипных домов в 60 деревнях региона Мтвара на юге Танзании. Все дома рассчитаны на семьи с детьми — основную группу риска по малярии и другим инфекционным заболеваниям.
Задача команды — протестировать, может ли форма и устройство жилья влиять на здоровье так же, как медицинская профилактика. При проектировании учитывались маршруты перемещения комаров, температурные режимы внутри помещений, сценарии гигиены и быта. Архитектура должна работать без подключения к инженерным системам и быть функциональной в условиях сельской местности.
Каждый дом стал частью контролируемого исследования. Врачи следят за уровнем заболеваемости в новых и традиционных домах, сопоставляя данные по конкретным диагнозам: малярии, острым респираторным инфекциям, диарее. Таким образом жилье становится не только пространством жизни, но и независимым медицинским инструментом.
Южная Танзания выбрана как площадка с высокой актуальностью задачи: здесь сохраняется стабильный уровень малярии, особенно среди детей. Регион Мтвара при этом остается вне фокуса крупных урбанистических программ, что делает его удобным для полевых испытаний. Для сравнения эффективности Star Homes, команда также включила в исследование 440 традиционных домов.
Сельская Африка готовится к демографическому скачку. По прогнозам ООН, к 2050 году население региона к югу от Сахары вырастет до 2,5 миллиардов человек. При этом около 460 миллионов человек останутся жить в сельской местности, где понадобится не менее 90 миллионов новых домов. То, как будут построены эти дома, станет критическим фактором для здравоохранения.
Star Homes предлагает модель, в которой жилье решает задачу не индивидуального комфорта, а коллективной защиты. Такой подход приближает архитектуру к здравоохранению: не как обслуживающей структуре, а как базовой среде, в которой формируются или разрушаются эпидемиологические цепочки.
Проект начался с полевых наблюдений: команда исследовала жилье в Гамбии, на Филиппинах, в Таиланде и в самой Танзании. Архитектор Якоб Кнудсен обнаружил, что в Юго-Восточной Азии в аналогичных климатических условиях преобладают легкие и приподнятые конструкции. В Африке же типовое жилье массивное, с земляными полами и плохо вентилируемыми помещениями — среда, благоприятная для насекомых и инфекции.
В деревне Магода в 2015 году были построены шесть экспериментальных домов. Их конструкции различались по этажности, материалам и системам защиты: деревянные, бамбуковые, обтянутые сеткой. Самой эффективной оказалась двухэтажная модель с теневым покрытием, приподнятая над землей. Такая конфигурация нарушала зону полета комаров — главных переносчиков малярии.
Каждый дом включал санитарные решения: отдельный блок для кухни, герметичные туалеты, сбор дождевой воды, водоотталкивающие поверхности. Все элементы работают без электричества. Речь идет не о «домах будущего», а о доступной, возобновляемой архитектуре, способной адаптироваться к местному климату и медицинским задачам.
Несмотря на архитектурную продуманность, проект столкнулся с неожиданным сопротивлением. Многие семьи не спешили переселяться в новые дома. Некоторые использовали их только как временное жилье, ночевали по очереди или не заселялись вовсе. Одиннадцать семей отказались от участия без объяснений.
В местных деревнях быстро распространились слухи. Одни утверждали, что дома — часть эксперимента над детьми, другие — что в них совершаются тайные ритуалы. Исследовательская команда осознала, что недостаточно просто построить дом: нужна стратегия культурного внедрения.
Архитекторы и медики начали работать с сообществами напрямую: устраивали футбольные матчи, участвовали в праздниках, поставили радиоспектакль о целях проекта. Постепенно уровень доверия вырос. К концу 2021 года все дома были заселены, что позволило начать полноценное трехлетнее наблюдение.
Промежуточные итоги исследования подтверждают гипотезу: дети, живущие в домах Star Homes, болеют малярией на 30–40% реже. Дополнительно зафиксировано снижение числа комаров внутри помещений в два раза. У детей до пяти лет отмечен прирост показателей роста — один из ключевых индикаторов общего состояния здоровья.
Помимо медицинского эффекта, проект демонстрирует экологическую эффективность. Архитекторы использовали BIM-моделирование, чтобы оценить углеродный след каждого дома. В результате: на 37% меньше выбросов CO₂, на 40% меньше энергопотребление, на 70% меньше бетона по сравнению с обычным сельским домом.
Экономика проекта построена на повторяемости. Star Homes — это не единичная архитектурная акция, а система, которую можно масштабировать. При пересчете на прогнозируемые 90 миллионов новых сельских домов экономия ресурсов становится критической: архитектура здесь влияет не только на здоровье, но и на климат.
Проект Star Homes — не единственная попытка использовать архитектуру в борьбе с инфекциями. В Гамбии реализован Housing and Health Project, где жилье проектируется с учетом защиты от малярии и холеры. На Филиппинах и в Таиланде практикуются легкие, вентилируемые дома на сваях — как адаптивный ответ на жаркий и влажный климат.
Во всех случаях архитектурные решения исходят не из эстетики, а из поведенческой и медицинской логики. Как устроен сон, как распределяется температура, как управляется влажность и где проходят маршруты людей и насекомых — все это становится основой проектирования.
Эти кейсы доказывают, что жилье — не нейтральная оболочка, а переменная, которая влияет на здоровье не меньше, чем вода, еда или вакцина.
Проект Star Homes и аналогичные инициативы меняют статус жилья в эпидемиологическом ландшафте. Архитектура становится самостоятельным механизмом профилактики. Это требует пересмотра подходов к строительству в развивающихся регионах. Вместо того чтобы строить медпункты рядом с домами, сами дома начинают выполнять профилактическую функцию. Архитектура становится первым уровнем защиты, встроенным в повседневную жизнь. Для архитекторов это означает сдвиг в профессии: от формального проектирования к участию в решении задач общественного здравоохранения.
Проект Star Homes реализован в южной Танзании — здесь построены 110 экспериментальных домов, архитектурно спроектированных для профилактики малярии, респираторных инфекций и диареи. Используя пассивную вентиляцию, санитарные инновации и защиту от насекомых, команда архитекторов и эпидемиологов проверяет, может ли жилье выполнять и лечебные функции. Редакция JUNG Media изучила, как работает проект и что он показывает на практике.
.avif)
Илька Хенкель и Пауль Генрих Нойхорст объединились в студию Die DNA des Lichtes, чтобы исследовать потенциал света как выразительного средства. Он десятилетиями занимался LED-дизайном и получил более 60 международных наград, она пришла из ремесленной среды: работала с материалами, формой и поверхностью — ища способ выразить цвет вне плоскости холста.
Формально студия появилась, когда они поняли, что свет может быть не средством освещения, а художественным кодом. Их подход лежит на стыке инженерии и дизайна. Свет здесь активный участник визуальной конструкции.
Название Die DNA des Lichtes описывает принцип, на котором строится работа студии. В основе — три спектральных цвета: красный, зеленый и синий. Художники регулируют их интенсивность и соотношение, создавая композиции из световых кодов. Каждый объект собирается как конструкция, в которой свет выступает основным выразительным материалом.
Процесс точен и технологичен. Хенкель и Нойхорст работают напрямую со светом, задавая его форму, ритм и температуру. Это не проекционная живопись и не световой декор. Это формулировка света как среды, способной нести художественное содержание.
Работа студии строится на четком делении этапов: идея, световой код, программирование, техническая сборка. В основе — общее художественное намерение, которое переводится в параметры RGB-спектра. Дальше вступают инженерные инструменты: свет распределяется по зонам, реагирует на пространство и меняется во времени.
Технология управляет не только визуальной логикой, но и степенью вовлеченности зрителя. Некоторые объекты можно настраивать вручную — менять цветовую температуру, регулировать световой поток. Это не дополнение к композиции, а ее часть. Свет становится способом организовать опыт взаимодействия, при этом оставаясь строго выверенным и запрограммированным.
Студия Die DNA des Lichtes работает как экспериментальное пространство. Здесь создаются прототипы, тестируются сценарии освещения, собираются объекты с точной настройкой световой реакции. Фрайбургская мастерская — это не ателье и не галерея. Это производственная среда, в которой каждая работа проходит полный цикл — от идеи до монтажа.
Проекты живут в серии. «Einigkeit», «Stehender Akt», «Der ausserirdische Farbbesuch» — все они основаны на одном принципе: свет как структура. Визуальная часть — это результат точного расчета, а не свободной композиции. Цвет задает ритм, интенсивность формирует восприятие, программирование управляет взаимодействием с пространством.
В новых работах Die DNA des Lichtes зритель получает контроль над светом. Через пульт или интерфейс можно изменить температуру, интенсивность или цвет. Это не элемент игры, а способ включить наблюдателя в структуру произведения. Свет фиксирует не внешний эффект, а внутреннее состояние — позволяет настроить объект под текущий визуальный и эмоциональный запрос.
Такой подход расширяет границы художественного производства. Объект не завершен до тех пор, пока не включен в индивидуальный сценарий восприятия. Световое решение становится переменной, а не заданной величиной. Это возвращает зрителю позицию автора — в строго очерченных рамках спектра и технологии.
Die DNA des Lichtes выходит за пределы стационарных объектов. Их работы участвуют в показах, превращаются в носимые конструкции, становятся частью модных коллекций. На Неделе моды в Бруклине студия представила световые композиции в формате голограмм и аксессуаров — свет интегрируется и в одежду, не теряя точности спектра.
Такой сдвиг меняет статус света в искусстве. Он больше не привязан к стене, к выставочному формату или к архитектуре. Свет становится медиумом с переменной формой — программируемым, транспортируемым, автономным. Это открывает новую зону художественного проектирования, в которой технология работает не как инструмент, а как язык.
Die DNA des Lichtes — студия в немецком Фрайбурге-им-Брайсгау, созданная Илькой Хенкель и Паулем Генрихом Нойхорстом. Здесь свет становится выразительным художественным материалом. Их инсталляции строятся на точной работе с RGB-спектром и включают зрителя в процесс восприятия. Редакция JUNG Media выяснила, как художники кодируют свет, что стоит за концепцией «ДНК» и почему технология здесь работает на поэтику, а не на эффект.
