— Свет нужно закладывать в проект с самого начала. Если интерьер уже спроектирован, но освещение продумано в последнюю очередь, появляются компромиссы: неудачные точки подключения, пересечения с конструктивом, визуальные ошибки. Поэтому мы всегда разрабатываем свет вместе с планировкой. Сначала определяем, какие ощущения должно вызывать пространство, и под это выстраиваем сценарии освещения. Так интерьер становится цельным, без случайных решений.
— Самая частая — создать комфортную и функциональную среду, в которой все работает на цель заведения. В HoReCa это особенно важно: свет здесь не просто подсвечивает интерьер, он управляет восприятием. С его помощью можно задать нужный ритм, акцентировать детали, создать комфорт для общения. Грамотно спроектированный свет помогает человеку чувствовать себя спокойно и естественно.
— Потому что теория и практика — разные вещи. Реализованный проект показывает, как решения работают в реальности: как свет взаимодействует с материалами, как выглядит вечером, как ведет себя оборудование. Мы всегда доводим работу до конца — от идеи до готового пространства. Только так можно накапливать реальный опыт и делать следующий проект лучше.
— Самое важное — это атмосфера и сценарность. Свет должен соответствовать назначению заведения и времени суток. Утром — более нейтральный, бодрящий; вечером — мягкий, с теплой температурой. Это создает ощущение уюта и помогает гостю расслабиться. Второй момент — зонирование. Каждая зона требует своего подхода: бар, столики, сцена, зона ожидания. Когда освещение спланировано грамотно, пространство воспринимается естественно и комфортно.
— Это возможность регулировать свет под разные форматы работы. Например, в ресторане днем нужен один уровень освещенности, вечером — другой. Поэтому мы всегда закладываем несколько сценариев и используем диммеры, системы управления, декоративные акценты. Гибкость дает интерьеру живость и позволяет адаптировать его под любое событие — от делового завтрака до вечерней программы.
— Да, и один из главных — температура света. Для ресторанов и лаунж-зон оптимальна теплая — около 2700–3000 кельвинов. Она подчеркивает материалы и делает еду визуально привлекательнее. Для кафе или фуд-кортов подойдет нейтральная температура — 3500–4000 кельвинов. Второй важный показатель — цветопередача. Светильники с индексом CRI выше 80 дают естественные оттенки кожи и продуктов. Когда цветопередача низкая, интерьер теряет выразительность, а блюда выглядят менее аппетитно.
— Свет не должен ослеплять или вызывать усталость. Нужно учитывать направление и угол падения света: как он ложится на лицо, на стол, на отражающие поверхности. Иногда достаточно изменить высоту светильника или добавить рассеиватель, чтобы все выглядело мягче. Хороший свет — это тот, который не отвлекает, но делает пространство удобным и приятным для восприятия.
— Декоративный свет задает характер пространства. Это не просто элемент декора, а инструмент, с помощью которого можно выделить акценты — картину, логотип, архитектурную деталь. Такие решения придают интерьеру глубину и индивидуальность. Главное — чтобы декоративный свет был частью общей системы, а не существовал отдельно. Тогда интерьер выглядит цельно и сбалансировано.
— Мы всегда применяем несколько уровней: фоновый, акцентный, функциональный и декоративный. Такое сочетание создает объем и позволяет управлять восприятием пространства. Где-то работает мягкая подсветка пола, где-то направленный свет на столах. Благодаря этому интерьер остается комфортным и выразительным в любое время суток.
— Да, и главный из них — логика освещения. Даже самый простой интерьер можно сделать интересным, если понимать, где должен быть акцент, а где — мягкий рассеянный свет. Не нужно стремиться к избыточности: светильники должны подчеркивать архитектуру и материалы, а не конкурировать с ними. Техническая точность в этом смысле важнее эффектности.
— В деталях виден профессиональный уровень. Мы нередко разрабатываем световые элементы индивидуально — подсветку стеллажей, декоративные панели, нестандартные крепления. Это требует времени, но именно такие решения делают интерьер уникальным и показывают, что каждая деталь продумана.
— Сейчас практически все проекты строятся на LED-технологиях. Это энергоэффективное и стабильное решение, которое дает широкие возможности по цветовой температуре и управлению. Мы используем диммеры, датчики движения, системы «умный дом». Такие инструменты позволяют регулировать сценарии освещения, экономить ресурсы и делать эксплуатацию более удобной.
— Обязательно. Если световая схема заложена с самого начала, можно органично интегрировать светильники в конструктив, спрятать оборудование и избежать визуального шума. Когда эти вопросы решаются уже после утверждения проекта, приходится идти на компромиссы. Поэтому технологии проектируются параллельно с интерьером — это экономит и время, и силы.
— Мы используем подсветку, чтобы акцентировать текстуру и форму. Например, выделяем фактурную штукатурку, камень или металл мягким направленным светом. При правильном угле освещения материалы выглядят глубже, а пространство — объемнее. Это не про эффект ради эффекта, а про точность и уважение к архитектуре.
— Для меня основа любого проекта — это планировочное решение и свет. Если эти две части продуманы грамотно, интерьер уже почти готов. Все остальное — детали, которые усиливают общий результат. Когда пространство логично, а освещение выстроено правильно, интерьер работает безупречно.
— Мы начинаем с анализа реальных условий: бюджета, сроков, задач. Важно понять, где можно ускориться, какие позиции нужно заказать заранее, как выстроить процесс без простоев. У нас четкая стратегия работы, поэтому проекты всегда движутся по плану. Мы умеем работать быстро, но без потери качества — это вопрос организации и опыта.
— Команда и дисциплина. В студии работают люди с одинаковым подходом: мы понимаем друг друга с полуслова. Когда нужно запустить проект в сжатые сроки, важна четкая структура — кто за что отвечает, какие решения принимаются сразу. Мы не ограничиваемся визуализациями, а доводим проекты до реализации. Это формирует ответственность и дает уверенность в результате.
— Принципы — да, но акценты другие. В жилых интерьерах все строится на индивидуальности. Мы подробно изучаем привычки клиента, его ритм жизни, отношение к свету. Есть анкета, где прописаны даже мелочи — от времени пробуждения до предпочтений по материалам. Свет в таких проектах становится частью образа жизни. Это всегда индивидуальное решение.
— Постоянно развиваться. В дизайне нельзя останавливаться: технологии меняются, материалы обновляются, требования растут. Каждый новый проект — это возможность проверить себя и сделать шаг вперед. Мне важно, чтобы результат был не просто красивым, а работающим — чтобы интерьер был удобным, логичным и приносил удовольствие тем, кто в нем находится.
— В системности. Нужно понимать, как все взаимосвязано — планировка, свет, материалы, технологии. Когда каждый элемент решает свою задачу, интерьер работает.
Профессиональный подход Бекзады Абдалиевой подтверждает: освещение — не дополнение, а полноценный инструмент, определяющий восприятие пространства. Системность, внимание к деталям и понимание технологий делают ее проекты примером сбалансированного дизайна, где эстетика подчинена функциональности. «Каждый интерьер может сиять — главное, найти его свет», — говорит Бекзада Абдалиева. Редакция JUNG Media благодарит Бекзаду за интервью и вдохновляющий взгляд на роль света в современном интерьере.
Бекзада Абдалиева — дипломированный дизайнер архитектурной среды с двадцатилетним опытом работы. В ее портфолио более 200 реализованных проектов — от жилых пространств до общественных и коммерческих объектов. Она возглавляет собственную студию и преподает в PDP Art School, где обучила более двухсот дизайнеров, среди которых — многие практикующие специалисты из Астаны и Алматы.
В профессиональном сообществе Бекзаду ценят за системный подход и умение сочетать эстетику с функциональностью. Ее проекты всегда ориентированы на практический результат: комфорт, удобство и логичную организацию пространства. В интервью для JUNG Media Бекзада рассказывает, почему освещение должно проектироваться одновременно с интерьером, как формируется атмосфера в заведениях HoReCa (Hotel, Restaurant, Café) и какие решения помогают сделать пространство выразительным без лишних эффектов.
Традиционное производство алюминия сопровождается выбросами углекислого газа. Это происходит из-за использования угольных анодов при электролизе. Технология ELYSIS решает эту проблему. Вместо угольных анодов используются инертные материалы. При плавке алюминия не образуется CO₂ — только кислород. Это снижает углеродный след производства на 70%.
Процесс уже внедрен в промышленность. BMW применяет алюминий ELYSIS в автомобилестроении. Для производства используется энергия гидроэлектростанций, что делает весь цикл экологически устойчивым.
Ученые из Университета Нового Южного Уэльса разработали способ улавливать углекислый газ с помощью жидкого галлия. Он плавится при 30 °C и участвует в процессе, который превращает CO₂ в кислород и твердый углерод.
Метод требует минимум энергии и достигает эффективности 92%. Стоимость переработки одной тонны CO₂ — около 100 долларов. Полученный углерод используется для производства батарей и углеродных волокон. Технология масштабируется: стартап LM Plus создает мобильные установки размером с прицеп. Их можно размещать прямо на промышленных площадках, чтобы перерабатывать выбросы на месте.
Композитные металлические пены (CMF) представляют собой смесь полых металлических шариков в матрице из стали, алюминия или титана. По структуре они напоминают пенопласт, но при этом сохраняют прочность металла.
Материал легче стали вдвое, но способен останавливать бронебойные пули. Он также обеспечивает высокую защиту от огня и тепла — вдвое выше, чем у стандартной брони. Такие свойства открывают возможности для применения в транспорте, строительстве и оборонной промышленности.
Кроме прочности, CMF дает выгоду по массе и объему. Конструкции из металлической пены требуют меньше материала, но выдерживают больше нагрузок. Это снижает вес и экономит ресурсы.
Растущий спрос на вычислительную мощность требует эффективного охлаждения. Центры обработки данных тратят до 40% электроэнергии только на вентиляцию и кондиционирование. Металлическая пена решает эту задачу пассивно.
Компания Apheros разработала пористый металл с огромной площадью поверхности — в 1000 раз больше, чем у обычных пен. Такая структура эффективно рассеивает тепло, не требуя активных систем охлаждения.
Материал получают методом вспенивания металлической суспензии, а затем спекают и формуют через 3D-печать. Он настолько легкий, что держится на воде. Его можно использовать в электронике, серверах и промышленном оборудовании, снижая потребление энергии на охлаждение.
Инженеры из RMIT в Австралии создали металлическую решетку из титана, вдохновленную природными структурами — стеблями растений и листьями кувшинки Виктории. Результат — легкий и прочный материал с оптимальным распределением нагрузок.
Решетка напечатана на 3D-принтере. Она весит меньше традиционных конструкций, но выдерживает те же усилия. Прочность увеличена на 50% по сравнению с аналогичными сплавами.
Такой подход открывает новые возможности в строительстве и машиностроении. Металл становится адаптивной конструкцией с заданными свойствами.
Металл больше не воспринимается как тяжелый и неэкологичный материал. Новые технологии показывают, что он может быть легким, устойчивым к нагрузкам и внешней среде.
Технологии, описанные выше, применимы не только в промышленности. Они масштабируются для архитектуры, городского дизайна, транспорта и инфраструктуры. Металл становится системой с управляемыми свойствами: от теплоотдачи до защиты и пассивного охлаждения.
Этот сдвиг меняет подход к проектированию. Вместо отказа от металлов — новое использование их потенциала. Вместо стандартных решений — адаптивные структуры, нацеленные на снижение ресурсов и повышение функциональности.
От алюминия без выбросов до титана с биомиметической структурой — новые технологии делают металл легким, экологичным и высокопрочным. Материал, который долго считался тяжелым и энергоемким, превращается в основу для устойчивых конструкций, городского дизайна и промышленного производства. Редакция JUNG Media изучила новые подходы к переработке, синтезу и применению металлов. В статье рассмотрим прорывные технологии производства алюминия и галлия, композитные металлические пены, 3D-решетки из титана и возможности масштабирования этих решений в архитектуре и инженерии.
Когда в доме никого нет, часть приборов продолжает работать. Телевизоры и аудиосистемы тратят энергию в режиме ожидания, радиаторы греют пустые комнаты. Система JUNG отключает это автоматически.
Настенные передатчики eNet и кнопки KNX распознают, когда в помещении кто-то есть. Они отправляют сигнал на сервер, и тот управляет всей системой. Если дома никого нет, свет выключается, розетки обесточиваются, термостаты снижают температуру.
Датчики работают по графику или реагируют на движение. Вы не нажимаете ни одной кнопки — все происходит автоматически. Это помогает сократить потребление энергии и не забывать выключать приборы вручную.
Датчики движения включают свет, когда вы входите в комнату, и выключают его, когда выходите. Свет работает только там, где он действительно нужен.
Яркость регулируется автоматически. Днем свет слабее, ночью — мягче. Можно настроить задержку отключения или приглушение в ночное время, чтобы не ослепляться при кратковременном включении. Все это снижает расход энергии.
Настройки выполняются через приложение на смартфоне. Подключение по Bluetooth, без сложной установки. Можно задать время, зоны работы, выбрать сценарии: сон, пробуждение, отъезд.
Если на крыше установлены солнечные панели, система JUNG помогает использовать выработанную энергию с максимальной пользой. Электричество не уходит в сеть, а работает на ваш дом.
Сначала энергия идет на бытовые приборы. Когда аккумулятор заряжен, система направляет излишки на обогрев воды, охлаждение помещений или зарядку электромобиля. Это делает дом автономным.
Управление идет через сервер Visu Pro. Он отслеживает уровень заряда и включает нужные устройства автоматически. Вы просто потребляете бесплатную энергию — без ручного контроля и сложных настроек.
Система JUNG снижает температуру, если вы открыли окно или ушли из дома. Термостат определяет, когда нужно меньше тепла, и автоматически уменьшает нагрев.
Настройки можно задать заранее. Например, теплая спальня к вечеру и прохлада ночью. Все управляется через приложение или по расписанию. Одна система контролирует и отопление, и охлаждение — при повышении температуры включается режим кондиционирования.
Жалюзи тоже участвуют в регулировке температуры: они закрываются в холод, чтобы удержать тепло, или открываются днем, чтобы впустить солнце. Все действия согласованы между собой, чтобы не тратить лишнюю энергию.
Система JUNG управляет жалюзи без участия жильцов. Утром они поднимаются, вечером — опускаются. Летом закрываются днем, чтобы не перегревать комнаты, зимой — помогают удерживать тепло.
Можно настроить время движения или привязать управление к уровню освещенности. Датчики света и метеостанции отслеживают погоду и подают команды. Все работает автоматически, без лишних включений и переплат.
Если в доме много окон, система объединяет их в группы. Вы настраиваете поведение один раз, дальше все регулируется централизованно. Это удобно и помогает экономить.
Система JUNG следит за качеством воздуха и включает вентиляцию только тогда, когда это нужно. Она реагирует на уровень CO₂ и запускает воздухообмен автоматически.
Центральные и децентрализованные установки работают по потребности. Это предотвращает плесень, убирает лишнюю влажность и не тратит энергию без причины. Вы получаете свежий воздух без сквозняков и постоянной работы вентиляторов.
Управление можно настроить через датчики или вручную — с помощью регулятора скорости. Все подключается через KNX и интегрируется в общую систему дома.
Система JUNG показывает, сколько энергии потребляют разные устройства в доме. Это помогает понять, где идут основные расходы, и где можно сэкономить.
Установленные датчики считывают данные с отдельных приборов, комнат или целых этажей. Информация поступает на сервер и отображается в приложении или браузере в виде графиков. Вы видите не общую цифру, а конкретные данные по каждому устройству.
Система не требует прокладки новых кабелей. Ее можно установить и в новых домах, и в уже обжитых квартирах.
Системы JUNG показывают, как можно точно управлять расходом энергии — без лишних действий, переплат и постоянного контроля. Освещение, отопление, вентиляция, жалюзи и бытовые приборы работают согласованно и только тогда, когда это действительно нужно.
Такой подход меняет само понимание комфорта. Важен не набор функций, а то, как они работают вместе. Энергоэффективность становится встроенным свойством дома — не за счет ограничений, а благодаря точной настройке и автоматике.
Технологии JUNG можно протестировать в нашем шоуруме в Алматы. Там представлены сценарии с датчиками движения, теплый световой контур и системы управления через Smart Control, KNX и JUNG HOME. Специалисты помогут подобрать решение под конкретный интерьер и объяснят, как работает система JUNG.
Адрес: Республика Казахстан, г. Алматы, ТЦ «Жибек Жолы», проспект Жибек Жолы, 135, этаж 1, шоурум A 16 D. Телефон: +7 708 590 0802
Системы JUNG автоматизируют управление энергией в доме: включают свет и отопление только при необходимости, регулируют работу приборов в зависимости от погоды и времени суток, оптимизируют затраты на электроэнергию. Все это снижает нагрузку на электросеть и увеличивает энергоэффективность дома. Редакция JUNG Media изучила, как системы JUNG управляют освещением, отоплением, вентиляцией и бытовыми приборами — и как это снижает потребление энергии. В статье рассмотрим подходы к автоматизации, примеры конфигураций, решения для модернизации.
Ночное освещение — это система света, которая помогает ориентироваться в доме, когда основной свет выключен. Она не мешает спать, но позволяет встать с кровати, пройти по коридору, спуститься по лестнице или зайти в ванную, не включая потолочные светильники.
Такой свет не ослепляет и не нарушает сон. Он активируется только при необходимости — когда кто-то встает, проходит мимо или заходит в комнату. Работает на минимальной яркости, с теплой цветовой температурой. Источники света размещаются низко — ближе к полу, в основании мебели или вдоль стен.
Цель — не создать атмосферу, а обеспечить ориентиры: свет должен подсвечивать маршрут и оставаться фоном, а не привлекать внимание. Это особенно важно в домах с детьми, пожилыми людьми или многоуровневыми планировками.
Ночью глаза особенно чувствительны к свету, поэтому важно использовать теплую цветовую температуру — в диапазоне 2200–2700 К. Такой свет ближе к естественному закату и не подавляет выработку мелатонина. Он не раздражает и не сбивает ощущение времени суток.
Яркость тоже имеет значение. Светильники для ночной навигации не должны освещать всю комнату. Их задача — подсветить направление движения. Достаточно 5–25 люменов: этого хватает, чтобы увидеть путь, но не осветить потолок, стены или лицо человека рядом.
Для плавного перехода к ночному режиму свет можно приглушать заранее — например, за час до сна. Это делается через автоматические сценарии в системе умного дома. Так глаз постепенно адаптируется, и не возникает резкой смены освещенности.
Главный принцип — свет должен идти снизу и не попадать в глаза. Поэтому все источники размещают на высоте до 30–35 см от пола. Это может быть подсветка плинтуса, встроенные светильники в стену, ступени с боковой подсветкой или свет в основании мебели.
Такое расположение дает мягкий боковой свет, который не слепит, но хорошо обозначает маршрут. Особенно это важно ночью, когда человек не ждет вспышки света и может легко потерять ориентацию. Свет вдоль пола помогает избежать спотыкания, падений и случайного пробуждения других членов семьи.
Важно продумать маршрут заранее: от кровати до двери, по коридору, по лестнице и до ванной. Свет должен быть непрерывным — без темных участков, особенно в местах поворотов и перепадов уровней.
Чтобы ночью не искать выключатели, в систему включают датчики движения. Свет включается только тогда, когда человек идет по маршруту — и гаснет автоматически через заданное время. Это удобно, безопасно и не мешает спать остальным.
Для большей точности используют датчики освещенности: они не активируют свет днем или при достаточном уровне света от окна. Актуально, если вы встали рано утром и часть маршрута уже освещена естественным светом.
Умные системы позволяют задать несколько сценариев. Один работает в вечернее время: мягкий фоновый свет в проходных зонах. Второй — ночной: только точечные источники по маршруту. Можно настроить сценарии отдельно для будней, выходных, детских и гостевых комнат.
Ночные сценарии можно полностью автоматизировать с помощью решений JUNG. Управление реализуется через панель Smart Control 8 или сенсорный экран KNX Smart Panel 8 — оба устройства позволяют настраивать сценарии освещения по времени, событиям и зонам. Через них можно управлять как центрально, так и локально — например, прямо с прикроватной панели.
Для беспроводных решений подходит система JUNG HOME с управлением через Bluetooth® Mesh. Настройки выполняются через приложение — здесь можно задать уровни яркости, цветовую температуру, временные профили и поведение датчиков. Все работает без центрального сервера и подходит для небольших объектов или частных домов.
Еще один вариант — eNet SMART HOME. Эта система подключается по радиоканалу, подходит для готовых интерьеров и легко расширяется. Управление также доступно через приложение, сценарии создаются по аналогии с KNX или JUNG HOME.
Чтобы система работала эффективно, важно рассматривать освещение по маршрутам. В спальне — свет вдоль плинтуса или под кроватью. В коридоре — низкие встроенные светильники или настенные панели. На лестнице — подсветка ступеней или боковой контур. В ванной — локальные светильники в нижней зоне, с защитой от влаги.
Каждый маршрут должен быть непрерывным: свет переходит от зоны к зоне без темных участков. Управление задается один раз и работает без участия пользователя. После настройки система включается и выключается автоматически.
Ночной сценарий — это не декоративный прием и не дополнение к основному освещению. Это отдельный слой, который проектируется по своим правилам: минимальный свет, заданный маршрут, автономное включение. Он делает дом удобным и безопасным не только ночью, но и в любой момент, когда не хочется включать верхний свет.
Проектирование такого освещения требует точной настройки: по высоте, интенсивности, времени отклика и взаимодействию с архитектурой. Когда все собрано правильно — свет просто работает. Без внимания, без ослепления, без участия. Именно в этом и заключается его задача.
Технологии JUNG для ночного освещения можно протестировать в шоуруме в Алматы. Там представлены сценарии с датчиками движения, теплый световой контур и системы управления через Smart Control, KNX и JUNG HOME. Специалисты помогут подобрать решение под конкретный интерьер и объяснят, как работает управление светом без выключателей.
Адрес: Республика Казахстан, г. Алматы, ТЦ «Жибек Жолы», проспект Жибек Жолы, 135, этаж 1, шоурум A 16 D. Телефон: +7 708 590 0802
Ночью в доме тоже нужен свет, который не мешает спать, но позволяет безопасно передвигаться. Архитекторы закладывают в проект точечное освещение — вдоль пола, под ступенями, у мебели. Свет мягкий, теплый и низкой яркости. Он включается сам — по движению, по времени или уровню освещенности. Редакция JUNG Media изучила, как спроектировать освещение, с которым можно двигаться по дому ночью без выключателей и ярких вспышек. Разбираем характеристики света, схемы размещения, способы автоматизации и сценарии на основе решений JUNG.
Идея лампы возникла из наблюдения за природным явлением — моментом, когда капля воды нарушает гладкую поверхность и создает рябь. Этот краткий визуальный эффект стал основой конструкции: концентрические волны переведены в форму, а свет — в материю, способную ее зафиксировать.
Проект не копирует воду буквально. Он отталкивается от принципа: касание, отклик, расхождение кругов. Вместо имитации — структурное соответствие. Световая часть встроена в акриловые элементы, которые разлагают излучение на бликовые и теневые зоны. Возникает впечатление движения без анимации.
Лампа не показывает природу, а переводит ее механику в дизайн. Свет и форма работают не на иллюзию, а на воспроизведение логики распространения — не визуально, а пространственно.
Интенсивность света в Yurameki регулируется вручную: специальный механизм позволяет перемещать источник вверх и вниз. Этот процесс встроен в конструкцию и требует участия — не нажатия, а действия. Свет не просто включается, он вызывается движением.
Регулировка света в Yurameki требует физического действия — движение рукой вверх или вниз. Это решение не автоматизировано и не отвязано от пользователя: управление встроено в конструкцию и зависит от точного жеста. Такой формат позволяет не просто менять яркость, а выбирать режим, исходя из конкретной ситуации — работа, чтение, вечерний свет.
Такой способ управления делает свет частью сценария использования. Простое движение регулирует яркость и одновременно переключает фокус внимания — от внешнего освещения к конкретной задаче. Лампа не запускается автоматически, а требует включения через действие.
Визуальный эффект лампы строится на взаимодействии света с акриловыми деталями. Они формируют сложные блики и мягкие тени, которые меняются в зависимости от положения источника. Свет не распространяется равномерно — он расслаивается, преломляется, сдвигается.
Каждое движение ручки управления запускает светотеневую перестройку. Лампа не создает единую картину — она задает динамику, в которой структура освещения постоянно меняется. Это не эффект — это результат точной настройки формы и материала.
Форма работает не как декор, а как оптический инструмент. Именно она определяет, как свет будет вести себя в среде. За счет этого лампа воспринимается не как объект с подсветкой, а как система, создающая собственное визуальное поведение.
Лампа построена на минимуме элементов: металлический каркас, акриловая световая часть, ручка управления. Все работает по задаче, без декоративных приемов. Объект остается выразительным даже в выключенном состоянии — благодаря соотношению пропорций, материалов и свободного пространства.
Визуальная легкость достигается за счет разреженности структуры. Лампа не занимает интерьер, а встраивается в него, оставаясь почти невесомой. При этом она не теряет смысловой плотности — форма привлекает внимание, даже когда свет не включен.
Такой подход позволяет воспринимать предмет как часть среды, а не как автономный объект. Свет — лишь один из режимов ее существования. В остальное время конструкция работает на визуальный декор, не теряя функционального потенциала.
Идея лампы у дизайнерки возникла во время поездки в Юсай-Тэй — историческое место в пригороде Киото. Именно там Цзинвэнь Гу наблюдала за движением воды и рябью на поверхности, ставшими отправной точкой для проекта. Это не стилистическая ссылка, а рабочее наблюдение, переведенное в конструкцию.
Юсай-Тэй в Киото стал отправной точкой проекта и местом, где лампа будет показана впервые. Выставка пройдет в том же пейзаже, который вдохновил Цзинвэнь Гу на разработку конструкции. Это решение подчеркивает связь объекта с конкретной средой и показывает, как дизайн может быть встроен в локальный контекст — не как образ, а как результат наблюдения и точной работы с формой.
Проект Yurameki переосмысливает настольную лампу как объект со смыслом. Она не просто дает свет — она строит контакт между движением, формой и тенью. Дизайнерка Цзинвэнь Гу превращает мимолетное природное явление в точную световую механику. Проект стал одним из победителей конкурса Ideas for Business. Редакция JUNG Media выяснила, как работает лампа Yurameki. Разбираем, какие идеи заложены в ее конструкции, как свет превращается в средство концентрации и за счет чего простой предмет становится пространственным опытом.
Основу инсталляции составляет зеркальный пол и вертикальные отражающие панели. Вместо формы — визуальное растворение: границы теряются, земля отражает небо, человек включается в среду, не выходя за рамки простых движений. Конструкция не давит масштабом, но требует полного внимания к тому, что происходит под ногами и вокруг.
Зеркальные поверхности собирают окружающее: облака, солнце, песок, тени, фигуры людей. Пространство не выделяет центр и не фиксирует направление. Оно воспринимается как равномерное поле, в котором невозможно провести границу между физическим объектом и визуальным эффектом.
Этот подход превращает пустыню в материал. Инсталляция не противопоставляется среде, а встраивается в нее. Она не создает образ — она собирает обстановку, в которой каждый элемент, включая зрителя, становится частью структуры.
Инсталляция работает как цикл. Днем отражения фиксируют движение неба: солнце, облака, световую температуру. Поверхность земли исчезает — вместо нее появляется небесный круг, зрительно расширяющий пространство. По мере изменения освещения смещаются фокусы восприятия: статичная конструкция приобретает временную глубину.
Ночью зеркальный пол собирает звездное небо. Отражение Млечного Пути и минимальное световое загрязнение в пустыне создают эффект полной симметрии — зритель оказывается между двумя слоями света. Это не зрелище, а погружение в среду, которая требует замедления и тишины.
Смена суток встроена в архитектуру восприятия. Пространство не перестраивается, но полностью меняет свою роль. Утром — открытая плоскость с активным визуальным потоком. Ночью — темная оболочка, в которой исчезают границы и остаются только тело, дыхание и свет.
Инсталляция построена из простых элементов: зеркальные панели, точечные световые эффекты, акустическая пауза. Никаких экранов, анимаций, цифровых фильтров. При этом зритель не наблюдает за объектом — он становится его частью. Вся система работает на включение: визуальное, телесное, эмоциональное.
Композиция не навязывает сюжет и не требует объяснений. Она запускается через действие: ходьба, касание, остановка. Минимальные изменения позиции или угла зрения раскрывают новые фрагменты среды — световую полоску, отраженное движение, акустический сдвиг. Это последовательность состояний, а не линейный сценарий.
Отсутствие декоративности усиливает эффект. Зритель не считывает «художественный замысел» — он вступает в пространственный контакт. Именно это делает инсталляцию вовлекающей: ее нельзя просто зафиксировать взглядом, она требует присутствия.
Проект «Точка единства» работает не только как инсталляция, но и как высказывание. Свет становится не метафорой, а инструментом. Он используется для формирования опыта, который нельзя передать словами или изображениями — только через участие. Это художественное решение, построенное на ясной и точной архитектуре восприятия.
Автор проекта — украинский художник Николай Каблука. Его участие в Burning Man — это не жест репрезентации, а включение в международный художественный контекст на собственных условиях. Инсталляция, созданная во время войны, говорит не о разрушении, а о восстановлении связи — с собой, с телом, с окружающим.
В этом контексте свет работает как форма устойчивости. Он не декларирует надежду, но создает среду, в которой она становится возможной. Пространство не дает ответов, но позволяет задать правильный вопрос — через тишину, отражение и включенность. Это делает инсталляцию частью процесса, а не объектом для наблюдения.
По словам Николая Каблуки, «Точка единства» задумывалась как символ связи — между небом и землей, идеей и воплощением. Но в пустыне она получила новое значение. В течение фестиваля здесь прошло 36 свадеб — больше, чем у любого другого объекта на Burning Man. «Почти все, кто решил пожениться, выбрали нашу инсталляцию. Не договариваясь. Просто следуя зову сердца. Процессии шли одна за другой. В зеркалах отражались небо, пустыня и счастливые лица. Люди сами нашли в этом смысл — союз двух жизней».
Для художника это стало не просто фактом, а точкой опоры. На фоне войны в Украине, когда свадьбы проходят под сирены или откладываются, ритуал, совершенный у украинской инсталляции в пустыне, приобретает особое значение. «Даже несмотря на бомбоубежища, мировоззрение украинцев не ограничивается четырьмя стенами. Мы продолжаем смотреть в небо, мечтать и строить свое будущее».
Факт того, что «Точка единства» стала частью чужих личных историй, Каблука считает главной наградой проекта. «Это значит, что украинское искусство говорит на универсальном языке. И этот язык способен объединять» — говорит Николай Каблука.
На фестивале Burning Man 2025 представлена инсталляция «Точка единства» украинского художника Николая Каблуки. Это масштабный пространственный объект, построенный на взаимодействии света, отражений и тишины. Зрители становятся участниками среды, где исчезают границы между землей и небом, телом и светом. Редакция JUNG Media изучила, как устроена световая инсталляция «Точка единства» и за счет чего она работает как архитектурный и эмоциональный опыт. Разбираем структуру, принципы восприятия и значение проекта в международном художественном контексте.
Входная зона работает как визуальный маркер и как точка первого впечатления. Вместо привычной ресепшн-зоны архитекторы внедрили масштабную световую инсталляцию, которая выходит за рамки декоративной функции. Свет здесь структурирует пространство, делая фойе активной частью здания.
Инсталляция управляется в реальном времени. Ее яркость, ритм и направление света могут меняться в течение дня или подстраиваться под события. Благодаря этому фойе становится динамичным — оно не дублирует внешний ритм, а формирует собственный. Свет считывается как признак активности: в разное время дня пространство выглядит по-разному, придавая зданию гибкую идентичность.
Решение работает и снаружи. Световая композиция просматривается через фасад, добавляя эффект вечернего присутствия. Это превращает вход в часть городской сцены — он становится узнаваемым элементом в структуре делового района Дортмунда.
На верхнем этаже здания расположено бистро, которое днем работает как зона отдыха, а вечером превращается в площадку для корпоративных мероприятий. Архитекторы заложили в проект возможность смены сценариев без физической трансформации — только за счет света.
Дневное освещение подчеркивает открытость: мягкий рассеянный свет, ровные поверхности, спокойная цветовая температура. Пространство воспринимается как нейтральное и удобное. К вечеру включается теплый направленный свет, появляется игра бликов на поверхностях, активируются локальные акценты. Те же объекты начинают работать иначе — столы, бар, стены становятся частью визуальной сцены.
Световой сценарий строит атмосферу, которую невозможно достичь за счет мебели или отделки. Преобразование происходит без вмешательства в структуру — освещение делает помещение адаптивным и гибким. Это решение не требует компромиссов между функциями: одна зона обслуживает два формата с равной выразительностью.
В офисной части здания свет решает задачу комфорта и эффективности одновременно. Архитекторы отказались от универсального освещения: каждая зона получила собственную комбинацию приборов, настроенную под ее функциональность и степень открытости.
На рабочих местах используется сочетание торшеров и встроенных светильников. Освещение управляется автоматически — в зависимости от естественного света и времени суток система регулирует интенсивность. Это снижает нагрузку на зрение и поддерживает стабильный уровень яркости в течение дня.
Дополнительные сценарии включаются в небольших помещениях: переговорных, телефонных будках, зонах уединения. Там работают датчики движения, исключающие избыточное потребление энергии. Такие решения встроены в повседневный ритм работы — они не требуют участия пользователя и создают ощущение технологической продуманности среды.
Проект строится на принципе минимального потребления при максимальной адаптивности. Освещение подбирается с учетом энергоэффективности: в приоритете светодиодные приборы, интеллектуальное управление, отказ от постоянного фонового света в пользу сенсорных сценариев.
Системы управления работают на связке с архитектурными и интерьерными решениями. Сенсоры дневного света регулируют освещение в зависимости от природной освещенности. В помещениях с переменной загруженностью — датчики движения. Это не только экономит электроэнергию, но и устраняет световое загрязнение в незанятых зонах.
Устойчивость поддерживается и на уровне материалов: светильники и покрытия выбираются с учетом возможности утилизации. Архитекторы не делают акцента на «зеленой» повестке — технологии работают незаметно, как часть проекта.
Освещение стало не оформлением, а основной темой проекта. Именно это решение принесло команде Raumkontor премию LIT Design Award в категории «Освещение рабочего места». Жюри отметило способность архитекторов работать со светом как с инструментом организации среды, а не только как с визуальным эффектом.
Оценивалась не технология, а результат: как свет влияет на поведение, восприятие и взаимодействие в офисе. Проект показал, что даже типовое корпоративное здание может стать пространством с выраженной идентичностью — без навязчивых приемов и показной декоративности.
Свет в этом проекте — не функция и не атмосфера, а система, через которую формируется архитектурный опыт. Эта точка зрения смещает акценты: интерьер рассматривается не как композиция, а как процесс, где освещение становится его основным сценарием.
Кстати, у JUNG также есть решения для проектирования световых сценариев — не только для офисов, но и для дома. Наши специалисты помогут с консультацией, подберут решение и расскажут, как настроить сценарии под любые ваши нужды. Ознакомиться с продукцией можно в шоуруме по адресу: Республика Казахстан, г. Алматы, ТЦ «Жибек Жолы», проспект Жибек Жолы, 135, этаж 1, шоурум A 16 D. Телефон: +7 708 590 0802.
В новом офисе Adesso SE архитекторы Raumkontor строят рабочую среду вокруг света. Освещение не дополняет интерьер, а задает его характер — от динамичного фойе до вечернего бистро. Проект получил международную премию LIT Design Award за подход, в котором технологии и атмосфера работают вместе. Редакция JUNG Media изучила, как устроено освещение в штаб-квартире Adesso SE. Разбираем, какие сценарии применены в разных зонах, как свет управляет восприятием и что делает проект устойчивым — не только по энергетике, но и по смыслу.
Пространство организовано как единый маршрут без деления на залы. Навигацию задают изгибы, градации света и смена масштаба. Движение не задано жестко: оно строится по мере прохождения.
Экспозиция не размещена отдельными точками — она встроена в структуру. Проход выстроен ритмически, а не линейно: архитектура задает темп, в котором распределяются визуальные и тактильные акценты. Это не маршрут по точкам, а движение через серии пространственных состояний.
Lan’ Art Space не фокусирует внимание на отдельных объектах. Восприятие формируется как череда впечатлений, где среда работает через смену освещения, текстур и объемов. Такой сценарий организует последовательность, не объясняя, как ее нужно читать.
В основе проекта — ощущение среды через тактильность. Материалы подбираются по отклику: дерево с мягкой текстурой, полупрозрачные панели, теплый камень. Поверхности дают ощущение плотности, но не создают изоляции. Они работают как инструмент восприятия.
Свет распределяет функции и настраивает темп. Он выделяет направления, собирает внимание в ключевых точках, размягчает переходы. Сценарий освещения построен так, чтобы синхронизироваться с движением — в сужениях свет концентрируется, в разворотах рассеивается.
Материал и свет работают в связке. Где-то поверхности глушат звук, создавая ощущение закрытости. Где-то игра отражений удлиняет перспективу. Эти решения формируют конкретные условия для восприятия маршрута.
Проект строится вокруг двух ключевых точек — входной и финальной. Скульптурный объект у вестибюля и композиция во дворе задают структуру маршрута. Это не декоративные элементы, а пространственные узлы, через которые выстраивается сценарий движения и восприятия.
LAN-FLEURIT встроен в архитектуру и определяет конфигурацию входной зоны. Его форма задает направление и ритм начала маршрута, направляет посетителей в одну точку. Плавные линии и симметрия задают спокойный темп и настраивают на переход от внешней среды к внутреннему опыту.
LAN-FLOW во дворе завершает маршрут. Конструкция из дерева работает как пространственная пауза — точка, где движение замедляется, свет рассеивается, звук гаснет. Это не финал, а нейтральная зона, в которой зритель может зафиксировать накопленный опыт. Элементы включены в архитектуру как функциональные части экспозиционного сценария.
В Lan’ Art Space нет привычного деления на зоны. Архитектура и экспозиция работают как единое решение: маршрут, освещение и композиция объединяют их в целостный сценарий. Зритель не переключается между формой и содержанием — он воспринимает их одновременно.
Произведения размещены с учетом пластики пространства, масштаба и световой среды. Архитектура создает равные условия для восприятия. Это усиливает вовлечение: внимание распределяется по маршруту, а не фиксируется на отдельных точках.
Над проектом работают сразу несколько специалистов. Пространственная организация, свет, звук и размещение экспонатов проектируются совместно. Такой метод ближе к сценографии, где каждый элемент встроен в общий ритм и работает на согласованное впечатление.
Иммерсивная архитектура не ограничивается единичными проектами. Похожий подход применяют в разных странах — от цифровых музеев до масштабных инсталляционных сред. Общая черта — полное вовлечение через архитектуру, где маршрут, материал и свет создают основу восприятия.
Amos Rex, Хельсинки
Подземный музей построен не как галерея, а как единая среда. Выставки размещаются в залах без жесткой навигации — свет поступает через бетонные купола, вырастающие на городской площади. Пространство меняется под каждую экспозицию, архитектура работает вместе с медиа-объектами.
Convergence Station, Meow Wolf, Денвер
В проекте объединены четыре вымышленных мира, каждый — с собственной архитектурой, световой средой и звуковым ландшафтом. Посетитель перемещается без указателей: маршрут строится через исследование и взаимодействие. Архитектура создает сюжетную платформу.
Hall des Lumières, Нью-Йорк
Историческое банковское здание адаптировано под цифровые выставки. Проекции не накладываются на пространство, а интегрируются в него: колонны, своды и стены становятся частью визуального материала. Каждый показ перенастраивает архитектуру под собственный ритм.
Решения, примененные в Lan’ Art Space, становятся частью устойчивой проектной практики. Такой подход используют в цифровых музеях, экспериментальных галереях, брендированных пространствах. Архитектура здесь работает как часть экспозиционного процесса.
Общим остается принцип движения. Посетитель не задерживается в одной точке, а проходит через череду пространственных ситуаций. Маршруты строятся так, чтобы менять ракурс, масштаб и плотность восприятия. Среда предлагает набор последовательных действий.
Это меняет профессиональную задачу архитектора. Проект требует точного взаимодействия со сценографами, кураторами и художниками. Вместо формального зонирования — проектирование опыта. Иммерсивное пространство становится самостоятельным инструментом работы с культурным содержанием.
Галереи нового типа отказываются от роли нейтрального контейнера. Архитектура в них становится частью экспозиции: управляет маршрутом, активирует чувства, создает эмоциональные акценты. Такие пространства работают не на демонстрацию, а на вовлечение. Редакция JUNG Media изучила, как работает иммерсивная архитектура в арт-пространствах. Разбираем на примере проекта Lan’ Art Space, какие приемы формируют экспозиционный опыт, как устроены маршруты и зачем пространство проектируют как эмоциональный ландшафт.
В традиционном понимании детский сад — это класс, игровая, тихий час. Простая схема. Но в новых японских и китайских проектах все устроено иначе: сами здания становятся частью игры. Архитекторы создают не набор помещений, а живую структуру — со склонами, сетками, антресолями, горками и лазами. В таких садах пространство работает в движении: ребенок идет, лезет, прыгает, скользит и сам выстраивает маршрут. Здесь нельзя просто пройти от двери до стола — слишком много всего, что хочется потрогать, обойти, исследовать.
Форма и материал играют важную роль. В ход идут натуральные поверхности, как правило — дерево, веревка, ткань. Это создает не только уют, но и безопасную среду: если ребенок упадет, он не травмируется. Вертикальные конструкции, как в японском садике Fuji или китайском Kindergarten of Museum Forest, дают детям не только физическую активность, но и перспективу: подняться, посмотреть сверху, почувствовать пространство.
Главное здесь — не игрушки, а архитектура. Все, что обычно скрыто или считается техническим, превращается в игру. Лестница может быть горкой, потолочная балка — канатом, а обычный подиум — сценой. Такое пространство создает условия для игры, исследования и проб. Оно не ограничивает, а предлагает разные варианты действий. Архитектура становится элементом образовательного подхода — способ сделать обучение живым и разнообразным.
В этих детских садах архитектура и мебель больше не существуют отдельно. Вместо того чтобы расставлять стулья и столы по пустому залу, дизайнеры встраивают мебель прямо в пространство. Появляются ниши, подиумы, полки, тоннели и антресоли, которые не просто заполняют помещение — они его создают. У детей появляется возможность прятаться, забираться, лежать, сидеть, карабкаться.
Такой подход часто реализуется с помощью дерева — теплого, приятного на ощупь материала. Он визуально объединяет пространство и задает мягкий ритм. Никаких ярких пластмассовых элементов и перегрузки цветом — вместо этого простые формы, свет, текстура. Ребенку не диктуют, как использовать тот или иной объект: здесь стол легко становится домиком, полка — сценой, а лестница — горкой.
Эти встроенные элементы учат важной вещи — самостоятельному взаимодействию со средой. В отличие от готовых игрушек с понятным сценарием, такие пространства требуют воображения. Каждый день ребенок может переосмыслять их функцию, играть не по инструкции. Это и есть обучение через среду: когда форма подталкивает к действию, а не ограничивает.
В японских и китайских проектах часто используется вертикаль — не как препятствие, а как возможность. Пространство разворачивается вверх: здесь дети лазают по сеткам, бегают по мостикам, спускаются по горкам, скрываются в антресолях. Игровые конструкции не размещены отдельно — они встроены в архитектуру, являются частью здания.
Вместо четкой границы между «игровой зоной» и «учебной» формируется единая среда, где движение и обучение происходят одновременно. Такой подход помогает детям не только исследовать пространство, но и развивать координацию, уверенность в себе, навык взаимодействия с другими. Особенно важно то, что лестницы, горки, перекладины — это не просто физическая активность, а способ чувствовать и понимать пространство всем телом.
Часто такие элементы размещаются внутри атриумов или залов с естественным освещением. Свет подчеркивает формы, создает акценты, помогает детям ориентироваться. Многоуровневость превращает здание в маршрут. Здесь каждый сам выбирает свой путь.
В некоторых проектах архитекторы намеренно вплетают в детское пространство элементы исторического и культурного контекста. Речь не о стилизации под старину, а о реальном диалоге с окружением. Детский сад может соседствовать с буддийским храмом, двориком эпохи Мин или улицей, застроенной в начале XX века — и архитектура делает это соседство частью обучения.
В таких случаях здание как бы отступает на полшага, открывая панораму. Большие окна, дворики, галереи и прозрачные перегородки задают постоянный визуальный контакт с тем, что снаружи. Ребенок играет, учится, рисует — а перед ним фрагмент пагоды, старый сад или традиционная кладка. Архитектура не навязывает значение, но предлагает почувствовать связь с местом.
Этот подход важен не только для культурной преемственности. Он создает ощущение уважения к пространству и памяти. Так формируется эмоциональная привязанность к среде, в которой растет ребенок. Он видит, как старое и новое могут сосуществовать, как современное здание может не вытеснять, а подчеркивать ценность прошлого.
В педагогике есть понятие «третьего учителя». Первый — это взрослые, второй — сверстники, а третий — сама среда. Пространство, в котором находится ребенок, может учить не хуже преподавателя. В классических школах этот потенциал часто теряется: ровные ряды парт, белые стены, фиксированное направление взгляда. Но архитектура может делать больше — если не ограничиваться рамками и стандартами.
Детские сады в Японии и Китае показывают, как работает принцип «третьего учителя». Здесь все устроено так, чтобы ребенок мог свободно двигаться, выбирать маршрут и быть активным. Нет заданной схемы — есть возможность пробовать разное, исследовать, играть. Тактильность, открытость, многослойность пространства влияют на восприятие. Психологи говорят: чем больше у ребенка вариантов взаимодействия со средой — тем активнее формируется мозг. И в данном случае, архитектура становится не декорацией, а инструментом развития.
В современной педагогике все чаще говорят о «третьем учителе» — среде, которая влияет на ребенка так же сильно, как родители и воспитатели. Японские и китайские архитекторы воспринимают это буквально: детские сады становятся не просто помещением с игрушками, а целым ландшафтом для игры, движения и открытия. Лестницы, стены, мебель и свет — все здесь вовлечено в процесс обучения.
Редакция JUNG Media изучила проекты новых детских садов в Азии, где архитектура работает не только на безопасность и комфорт, но и на развитие. В этой статье рассказываем, как проектируются такие пространства, почему в них нет «лишних» углов и как встроенная мебель, веревочные сетки и продуманные планировки формируют среду, в которой хочется расти.
Центральный элемент павильона — символическая улица, составленная из архитектурных моделей десяти зданий. Это Почтамт, Университетская библиотека, Здание архивов и другие постройки, сыгравшие ключевую роль в формировании послевоенного Скопье. Макеты размещены в линейной композиции без привязки к городской сетке. Пространство выставки создает возможность взглянуть на эти объекты в новом масштабе — не как на элементы повседневной среды, а как на самостоятельные формы.
Такое решение отсылает к легендарной инсталляции Strada Novissima 1980 года, где улица становилась пространством архитектурного диалога. Но если там речь шла о постмодернизме, то македонская версия — Strada Brutalissima — возвращает фокус на брутализм как на живую часть истории города.
Здания поставлены вне привычного контекста — без фоновой застройки, без городской шумности. Это делает их скульптурами. Одновременно работает два «фронта»: с одной стороны — графическая биография зданий (чертежи, планы, модель), с другой — тексты двадцати архитекторов и исследователей, каждый из которых дал свое определение смыслу этих объектов. Макеты дают форму, тексты перспективу.
Землетрясение 1963 года разрушило более половины зданий Скопье и потребовало быстрого архитектурного ответа. Конкурс, организованный ООН, выиграл японский архитектор Кензо Танге. Его идея опиралась на принципы мегаструктур, модульной логики и четкой пространственной иерархии. Проект Танге стал основой для новой урбанистической структуры — с понятной логикой движения, зонированием и центральным акцентом на общественные здания.
Реализацией плана занималась международная команда: Арата Исодзаки, Радован Мишевич, Федор Венцлер. Они интегрировали японскую идею мегаструктур в югославский контекст, добавляя элементы прагматизма и локальной специфики. Так в Скопье появилась архитектура международного модернизма.
Выставка строится по принципу двойного прочтения. С одной стороны, материал — физические модели зданий, выверенные и точные. С другой — смысловой слой: размышления архитекторов, исследователей, критиков. Это короткие тексты, но они важны: они показывают, что за каждым зданием стоит культурный код.
Такой подход помогает уйти от музейного взгляда на брутализм, где здание воспринимается как замерший памятник. Strada Brutalissima предлагает другое — рассматривать архитектуру как разговор. Здание может быть интерпретировано заново. Особенно сейчас, когда городская ткань Скопье снова под угрозой разрушения, но уже не от катастрофы, а от коммерческой застройки.
Смысл павильона не в том, чтобы защищать старое, а в том, чтобы вернуть брутализму статус ресурса. Стиль, который умеет быть грубым, может быть и тонким. Архитектура, построенная в отчаянии, может стать школой нового мышления. Это не взгляд в прошлое. Это шаг в сторону смысла.
Фраза «архитектурный интеллект» звучит необычно. Но в случае Скопье она точно описывает то, что пытается сделать выставка. Архитектура — это не только про форму и материал. Это про способность строить идеи, проводить линии, удерживать смыслы. павильон Северной Македонии показывает, как архитектура может стать языком. И как важно этот язык не потерять.
Strada Brutalissima не о стиле. Она о внимании. О возвращении к деталям. О попытке взглянуть на бетонное здание как на книгу. Прочитать его. Понять, почему оно появилось, что оно хотело сказать и что говорит сегодня. В этом смысле павильон работает как учебник, который дает материал для размышления.
На 19-й Венецианской архитектурной биеннале Северная Македония представила павильон, посвященный бруталистскому наследию Скопье. Проект Strada Brutalissima создает линейную экспозицию из макетов знаковых зданий, собранных в виде единой улицы. В центре внимания не только архитектура, но и ее культурный и политический контекст: как Скопье пережило катастрофу и сформировало собственную языковую модель в бетонных конструкциях.
Редакция JUNG Media изучила проект как пример архитектурного высказывания, в котором переосмысляется значение брутализма — не как исторического стиля, а как инструмента мышления о городе, пространстве и будущем. Выставка ставит важные вопросы: как работать с уязвимым наследием, что делает архитектуру живой и почему типология зданий середины XX века до сих пор сохраняет актуальность.
Современные дата-центры строятся не «раз и навсегда», а как модульные системы, которые можно быстро масштабировать. Такой подход особенно востребован в условиях, когда спрос на облачные сервисы, искусственный интеллект и хранение данных растет каждый день.
Модули производятся на заводе, а затем собираются на месте — это экономит время, снижает затраты и минимизирует строительные отходы. Кроме того, такие решения проще интегрировать в городскую среду или адаптировать к нестандартным участкам.
Компания Microsoft, например, начала применять массивную клееную древесину (CLT) вместо бетона и стали для своих дата-центров в Вирджинии. Это позволяет снизить углеродный след и продвигает устойчивую архитектуру даже в технологической отрасли. Стандартизация и заводская точность сокращают количество ошибок, а масштабируемость позволяет городам и компаниям платить только за те ресурсы, которые действительно нужны.
Еще недавно дата-центры прятали за заборами, выносили за город и старались не афишировать. Сегодня все меняется. Архитекторы и застройщики ищут способ интегрировать эти объекты в реальную среду — так, чтобы они не только не мешали, но и становились полезными, узнаваемыми и даже красивыми.
Например, в Амстердаме архитектурное бюро Benthem Crouwel заменило забор у AM4 на ров с водой. Вместо охраняемого периметра — визуально открытая, почти дружелюбная территория. В Южной Корее здание Chuncheon Data Center от Kengo Kuma использует естественное охлаждение от горы Губон, а сам фасад выполнен с учетом ландшафта. Это уже не просто объект связи, а элемент диалога между природой и инфраструктурой.
Один из самых амбициозных экспериментов — проект Microsoft Natick: дата-центр, погруженный в воду. Он полностью автономен, использует морское охлаждение и минимизирует контакт с сушей. Такие подходы не просто о будущем — они о новой этике проектирования: заботиться о ресурсе, о пространстве и об экологии.
Дата-центры перестают быть невидимой инфраструктурой. Они становятся частью городской ткани, новой архитектурной типологией, с которой приходится считаться. Не только потому, что они важны, но потому, что они растут, становятся больше, заметнее и ближе.
По данным Gensler, к 2030 году мировые расходы на проектирование и строительство дата-центров могут достигнуть 49 миллиардов долларов. Это означает одно: мы уже живем в мире, где цифровая инфраструктура требует реального пространства. И это пространство больше не может быть скучным, однотипным или оторванным от контекста.
Архитекторы ищут баланс — между функциональностью и формой, между безопасностью и открытостью, между технологиями и природой. Кто-то прячет дата-центры под землю или в океан, кто-то встраивает их в жилые районы и парки, кто-то превращает в визуальные ориентиры. И у всех одна цель — научиться работать с тем, что раньше считалось неинтересным и утилитарным.
Центры обработки данных (ЦОДы) — инфраструктура, без которой невозможно представить современную жизнь. Они обеспечивают работу облачных хранилищ, банковских систем, видео и мессенджеров. Но если раньше дата-центры были спрятаны на окраинах в виде серых бетонных коробок, сегодня они все чаще становятся частью городской среды. Архитектура таких объектов меняется: модульные конструкции ускоряют строительство, экологичные материалы помогают снизить углеродный след, а сами здания вписываются в ландшафт или становятся архитектурными акцентами.
Редакция JUNG Media изучила, как меняется архитектура дата-центров: от первых экспериментов с деревом и подводными модулями до превращения ЦОДов в новую типологию зданий цифровой эпохи. Рассказываем о самых интересных подходах и проектах.
В конце XX века города начали быстро меняться. Новые технологии, глобализация, рост темпа жизни — все это сказалось на том, как устроено городское пространство. Машины вытесняли людей, дворы исчезали, а детям все труднее было найти место для игры и прогулок.
В Аргентине на это ответили проектом «Город детей» (Ciudad de los Niños). В 1998 году власти города Росарио вместе с ЮНИСЕФ и по идеям итальянского педагога Франческо Тонуччи начали переосмысливать городскую среду с точки зрения ребенка. Главная мысль была простой: если город удобен и безопасен для детей, в нем будет комфортно всем.
В рамках проекта стали появляться общественные пространства для игры, общения, творчества. Бывший железнодорожный вокзал превратился в «Остров изобретений» — место, где дети могут экспериментировать с наукой, искусством, технологиями. Рядом появились «Сад детей», сочетающий природу и игру, и «Ферма детства» — пространство, где ребенок может прикоснуться к растениям, животным, ремеслу. Все это — не просто площадки, а целая городская философия, в которой игра становится основой для обучения и взаимодействия.
Во многих странах архитекторы пробуют по-новому подойти к образовательным зданиям — не отделять их от природы, а вписывать в нее. Один из ярких примеров — школа в Уругвае, спроектированная студией Rosan Bosch. Она буквально стоит в эвкалиптовом лесу. Классы переходят в уличные площадки, стены открываются, свет льется через большие проемы и дети все время находятся на границе между «внутри» и «снаружи». Пространство не задает жесткой формы — оно подстраивается под игру, интерес и движение.
В Камеруне архитекторы из Urbanitree сделали похожее. Их детский сад African Flow устроен как маленький мир, где каждая зона — это своя экосистема: лес, деревня, горы, саванна. Здесь нет «классов» в привычном понимании. Вместо этого — открытые площадки, тени деревьев, земля под ногами, мягкие переходы. Все сделано так, чтобы ребенок чувствовал связь с местом, с природой, с культурой. Это не «декорация под деревню», а настоящий опыт — близкий, узнаваемый, родной.
Архитектура детства — это не обязательно что-то новое. Иногда лучшее, что можно сделать, — это вернуть жизни старые пространства. В Росарио один из таких проектов — «Остров изобретений», созданный на месте бывшего железнодорожного вокзала. Вместо того, чтобы снести его, архитекторы и педагоги сделали культурный центр, где история города становится фоном для новых открытий. Ребенок играет и одновременно чувствует, что он часть чего-то большего, что у этого места есть память.
Схожий подход у голландского бюро MVRDV в городе Тайнань (Тайвань). Они восстановили старую часть города и создали Tainan Spring — городскую площадь с водой, растениями, местами для встреч и детских игр. Архитекторы сохранили фрагменты каналов и старых построек, встроив их в современный ландшафт. Вини Маас, основатель MVRDV, говорит: «Это место, где дети могут играть среди руин своего города — и чувствовать связь с прошлым». Это уже не просто благоустройство. Это способ сделать историю живой и понятной — через движение, через тактильный опыт.
Некоторые архитекторы идут дальше: они не просто добавляют зелень или строят на природе — они делают ландшафт частью самой игры. В Аргентине, в проекте La Granja de la Infancia, пространство спланировано так, чтобы не мешать природе, а поддерживать ее. Здесь нет заборов и прямых дорожек — только холмы, траектории, открытые площадки, где можно нюхать травы, трогать дерево, смешивать краски из природных пигментов. Все это соединено с ремеслом. Архитектура не говорит: «Вот тебе качели», она говорит: «Попробуй сам, придумай, исследуй».
Похожий подход — в Японии, в проекте детского сада FK в городе Фукахори. Он построен на склоне, с перепадом высот почти в семь метров. Вместо того, чтобы выравнивать участок, архитекторы подчинились рельефу: здания растянулись по линиям склона, а сами холмы стали игровыми маршрутами. Здесь нет четкой границы между «зданием» и «природой». Ребенок учится двигаться по местности, исследовать ее, воспринимать пространство не как набор инструкций, а как поле возможностей.
Современные детские пространства все чаще включают в себя экологические идеи — не как лекцию, а как часть повседневной жизни. Это не про «уроки природы», а про то, как среда сама учит быть внимательным к миру.
В Камеруне детский сад African Flow задуман как живая система, где природа не декор, а часть ежедневной рутины. Все строится из местных материалов, продумано так, чтобы не мешать ветру, свету и воде. Ребенок учится не абстрактной экологии, а взаимодействию — он живет в потоке природы, а не рядом с ней.
В Таиланде проект Kid Cabin в Чонбури делает ставку на простоту. Это небольшие укрытия, адаптированные под детский рост, — с окнами, сквозняками и натуральным светом. В них можно прятаться, играть, слушать звуки снаружи. Это про атмосферу, а не про форму.
А в польском городе Тыхы, на территории парка Яворек, архитекторы сделали целый маршрут из природных игровых элементов: дорожки из гравия и дерева, дождевые сады, зеленые насыпи, водная площадка. Все устроено так, чтобы ребенок просто играл — и одновременно понимал, как работает круговорот воды, как растут растения, как звучит город в тишине. Это не отдельная зона, а часть общей среды, доступной всем.
Во всех этих проектах нет желания показать «как надо». Они не навязывают правила и не выстраивают декорации. Они создают пространство, в котором можно быть. Игра здесь — не приложение к образованию, а его основа. Природа — не задний план, а равноправный участник. Архитектура — не инструкция, а предложение.
Общее у этих примеров одно — они доверяют ребенку. Не делают за него выбор, не загоняют в рамки, а предлагают среду, в которой можно расти в своем ритме. Без давления. Без контроля. Без лишних слов.
Именно такая архитектура — простая, открытая, бережная — помогает формировать не только внимание, но и отношение к миру. Отношение, в котором есть место природе, и игре. Все вместе — это и есть настоящее детство.
В разных уголках мира архитекторы все чаще задумываются о том, как создать среду для детей, которая будет не только безопасной, но и живой, природной, интересной. Пространство, где можно играть, учиться, исследовать и просто быть собой. Проекты в Аргентине, Уругвае, Камеруне, Японии и других странах показывают: когда в центре внимания оказывается ребенок — с его вниманием, движением и воображением, меняется и сама архитектура. Она становится тише, мягче, ближе к земле и к природе. Редакция JUNG Media изучила несколько подходов, которые объединяют архитектуру, игру и экологичное мышление. Мы расскажем, как школы и детские центры интегрируют ландшафт в обучение, как старые городские места становятся новыми точками притяжения, и почему детская среда — это не только про дизайн, но и про отношения.
Lineadacqua устроена просто: узкий вертикальный вырез в стене, почти незаметный, пока не включишь воду. Поток воды становится центральной точкой — он задает ритм и притягивает взгляд. Остальное пространство работает уже вокруг него.
Такой прием можно сравнить с работами художника Лучо Фонтаны, который резал холст, чтобы выйти за пределы живописной поверхности. Здесь тоже — не украшение, а прямое действие. Ничего не объясняется, все становится понятным в момент включения воды.
Lineadacqua — это про ясность. Здесь нет визуального шума. Кран не торчит, ничего не отвлекает. Все выглядит спокойно, пока вы не сделаете шаг. Только тогда становится ясно, где центр внимания.
Это тот случай, когда минимализм — не про сдержанность, а про точность. Знаменитая формула известного архитектора Миса ван дер Роэ — «меньше значит больше» — работает здесь буквально. Кран появляется только когда нужен. Все лишнее убрано.
Этот подход близок эстетике Дональда Джадда, который работал с повторяющимися формами, и архитектуре Тадао Андо, где бетон, свет и пустота существуют на равных. В Lineadacqua тот же принцип: свет, вода, поверхность — каждый элемент встроен, но не выпячивается.
Важную роль играет свет. Узкая световая линия вдоль надреза подчеркивает форму, делает ее почти невесомой. В некоторых вариантах подсветка добавляется снизу — создается эффект, будто раковина висит в воздухе.
Вместо привычного рычага — каменная ручка, похожая на кусок речного валуна. Она тяжелая, тактильная и при этом четко встроена в композицию. Обычное действие — открыть воду — становится осмысленным.
Даже шкафы здесь не выглядят как мебель. Они не стараются привлечь внимание, но у них выразительная фактура, которую хочется трогать. Все работает на ощущение: тишина, простота, внимание к моменту.
Компания antoniolupi появилась в 1950-х как небольшая стекольная мастерская. Сегодня это известный бренд, работающий с дизайнерами по всему миру. Но суть осталась прежней: не гнаться за внешним эффектом, а искать точку, где предмет становится значимым.
Ванная в понимании antoniolupi — это не просто место, где умываются. Это пространство для человека. Lineadacqua продолжает эту линию. Здесь нет желания удивить. Есть желание создать момент. Кран не на виду, техника молчит, работает только то, что действительно нужно.
Lineadacqua — это не про форму, а про действие. Не про объект, а про ситуацию. Про то, что происходит в пространстве, когда включается вода. Про ощущение, а не показ.
Этот проект не выделяется специально, но меняет восприятие. Он не перегружает интерьер, не требует к себе внимания, но работает чётко и понятно. В этом и есть суть хорошего дизайна — когда все просто, но продумано.
Можно ли воспринимать струю воды как часть архитектуры? Такой вопрос ставит проект Lineadacqua, созданный дизайнером Джорджио Равой в сотрудничестве с итальянским брендом antoniolupi. Вместо привычного крана — узкий вертикальный разрез в стене. Из него вырывается поток воды, когда вы открываете кран. Сам механизм скрыт, на виду только эффект. Вся техника уходит в тень — и это дает новый взгляд на привычное пространство.
Редакция JUNG Media изучила этот проект как пример того, как даже самый утилитарный элемент может стать частью архитектурной идеи. В статье — немного о концепции, отсылках к искусству и минимализме и о том, как Lineadacqua меняет привычное восприятие ванной комнаты.
Люди учатся не в одиночку. Это не метафора — это эволюционный факт. Как пишет антрополог Джозеф Генрих в книге «Секрет нашего успеха» (2016), человеческий прогресс — это результат накопления знаний в обществе, а не чьей-то исключительной гениальности. Умение перенимать, подражать, уточнять и делиться стало основой культурной эволюции. В этом контексте наставничество — не бонус, не роскошь, а встроенный механизм развития.
Этот же механизм работает и в дизайне. Практически все дизайнеры — от студентов до звезд индустрии — развиваются через постоянное взаимодействие. Неважно, как это называется: менторство, подмастерье, арт-дирекшн или просто поддержка — суть остается прежней. Кто-то помогает увидеть важное, поправить слабое, укрепить сильное. Кто-то просто дает обратную связь вовремя.
Наставничество в дизайне часто неформальное. Оно может происходить где угодно: в коридоре, за утренним кофе, в комментарии к макету. Это может быть один разговор, который останется в памяти надолго, или долгий процесс, в котором формируется стиль мышления. Но вне зависимости от формы наставничество отвечает на важную потребность — не быть одному в процессе роста.
В дизайне наставничество часто воспринимается как технический процесс: дать фидбек, подсказать решение. Но на практике хороший наставник — это не только источник информации, но и человек, способный быть рядом в момент неопределенности. Слушать, понимать контекст, не давить, но вовлекать.
Исследования в области педагогики и управленческих практик называют это «человеческим навыком» — сочетанием профессиональных знаний и мягких качеств, таких как эмпатия, наблюдательность и эмоциональная вовлеченность. Способность видеть не только задачу, но и человека, который с ней работает.
Наставничество в дизайне — это, по сути, совместная навигация по сложным темам: «почему это не работает?», «куда двигаться дальше?», «а если я не справляюсь?». Это не всегда требует идеального портфолио или глубокой экспертизы. Иногда достаточно просто быть внимательным. Иногда — задать один вопрос, который сдвинет с места. Именно поэтому наставничество — это не только акт помощи, но и акт соавторства. Оно формирует и самого наставника.
Наставничество часто воспринимается как односторонняя передача опыта — один знает, другой слушает. Но на практике это работает только тогда, когда подопечный тоже включен. Исследования показывают, что эффективность наставничества напрямую зависит от подготовки и инициативы самого подопечного. Чем конкретнее вопрос, чем яснее запрос, тем продуктивнее диалог.
Подготовка — это не формальность. Это уважение к времени и вниманию другого человека. Это попытка перевести внутреннюю путаницу в четкий вопрос. Даже если проблема не решена, уже сам процесс ее формулирования помогает прояснить ситуацию.
Опытные дизайнеры отмечают, что лучшие разговоры с подопечными — это не отчеты, а диалоги. Когда у человека есть что показать, что спросить, о чем подумать вслух. Не обязательно приходить с идеальным решением. Достаточно прийти с пониманием, где ты застрял.
Наставник — не консультант и не учитель. Он не дает ответы. Он помогает увидеть другие углы обзора. И чем больше ясности и открытости с обеих сторон, тем больше шансов, что этот контакт перерастет в устойчивую рабочую связь.
Наставничество в дизайне — это не только теплая обратная связь и слова поддержки. Иногда это точные, жесткие вопросы. Иногда — демонтаж привычного подхода. И часто это вызывает неуверенность. Но именно в такие моменты начинается рост.
В своей практике дизайнеры нередко сталкиваются с тем, что им сложно услышать: «это не работает», «ты ходишь по кругу», «здесь нужно думать глубже». И это нормально. Наставник — не тот, кто сглаживает углы, а тот, кто помогает выйти за рамки. Речь не про критику ради критики, а про доверие и честность, которые дают шанс посмотреть на работу по-новому.
Педагоги Роберт Киган и Лиза Лэйхи называют такую среду «намеренно развивающей» — там, где есть и вызов, и поддержка одновременно. Когда наставник не дает упасть, но и не дает расслабиться. Когда рядом с критикой всегда стоит уважение.
В идеальной ситуации наставничество создает безопасное пространство для проб и ошибок, где можно рисковать, проверять гипотезы, допускать слабость — и все равно быть принятым. Это особенно важно в дизайне, где кажущееся «неправильно» часто оказывается отправной точкой для сильного решения.
Дизайнер и педагог Майкл Бирут однажды сказал: «Не ждите, пока вам назначат наставника. Перехватите его». Это короткое высказывание точно описывает то, что действительно работает. Наставничество редко возникает само по себе. Люди заняты, перегружены, не всегда понимают, что могут быть полезны. Но это не значит, что они не готовы. Просто нужен импульс. И его может дать тот, кто ищет поддержки.
Вместо того чтобы ждать официальной программы или «идеального момента», многие дизайнеры просто заводят разговор. Через LinkedIn. На воркшопе. В комментариях к работе. На конференции за кофе. В приемные часы преподавателя. Наставничество — это не всегда про «старших и младших». Это про людей, которые думают в одном направлении, но на разных этапах пути. Иногда ваш будущий наставник — это не звезда Behance, а коллега с соседнего проекта, у которого просто больше опыта. И он готов делиться, если его об этом просят.
Современные платформы делают такие контакты проще: ADPList, DesignWanted, UX Coffee Hours, локальные каналы и комьюнити в Telegram. Чем понятнее вы формулируете свои запросы, тем больше шанс, что они найдут адресата. Наставничество не обязательно должно быть формальным. Оно не требует подписей, заявок и должностей. Все начинается с простого действия — начать разговор.
В последние годы тема наставничества все чаще становится предметом исследований в сфере дизайна, UX и архитектурного мышления. Вот несколько выводов, которые говорят сами за себя.
По данным UX Planet, наличие наставника помогает начинающим дизайнерам быстрее формировать практические навыки, лучше понимать ожидания индустрии и не теряться на первых сложных проектах. Особенно важна здесь обратная связь и эмоциональная поддержка.
Платформа WeTheMakers подчеркивает, что наставничество позволяет избежать типичных ошибок и ускоряет переход от «внутреннего поиска» к реальным результатам: первые клиенты, уверенность в себе, четкая стратегия развития.
А IIDA (International Interior Design Association) называет наставничество одной из самых стабильных и устойчивых форм развития в интерьерной практике. Там подчеркивается, что настоящие профессионалы остаются в профессии дольше именно благодаря сильной поддержке и связям, выстроенным с коллегами и наставниками.
В исследовании «Наставничество и креативность» указывается, что менторство в дизайне может не только способствовать развитию творческого мышления, но и повышать командную вовлеченность и даже влиять на экономические показатели студий.
Наставничество в дизайне — это не формальность, не бонус и не история только для новичков. Это инструмент, который работает на всех уровнях — от первых макетов до стратегических решений. Оно помогает не только расти быстрее, но и не выгорать, не застревать, не оставаться в изоляции.
Все чаще наставничество начинается не с назначения, а с инициативы. Один вопрос, одно письмо, одна встреча — и вы уже не одни. Важно не ждать, что кто-то найдет вас первым. Важно быть открытым и вовлеченным, когда этот момент придет. Или создать его самому.
Хорошие дизайнеры формируются не только проектами. Они формируются окружением — людьми, которые готовы вовремя задать вопрос, услышать, поддержать или мягко направить. Наставничество — это один из самых точных способов сделать дизайн не только профессией, но и сообществом.
Наставничество в дизайне редко попадает в центр внимания. Оно почти не обсуждается в учебниках, не вписывается в бизнес-процессы и часто не имеет четких рамок. Тем не менее, именно наставничество — в диалогах, обратной связи, совместных проектах — становится тем фактором, который определяет, как развивается дизайнер. Будь то начинающий студент, опытный арт-директор или дизайнер на перепутье — все они проходят через опыт подражания, перенимания, уточнения. И именно наличие рядом внимательного, вовлеченного человека делает этот путь осознанным.
Редакция JUNG Media изучила, как работает наставничество в современной дизайн-практике. Мы собрали актуальные исследования, личные наблюдения экспертов, мнения педагогов и практиков.
В Логроньо есть кольцевая развязка, как тысячи других — круглая, с дорожным движением по периметру и фонтаном в центре. Его видно из окон машин, но подойти к нему нельзя. Таких мест много — вроде бы они есть, но никому не принадлежат.
Именно это пространство выбрал архитектор Леопольд Банкини. Он построил вокруг фонтана круглую деревянную конструкцию, в которую встроил парную и зону отдыха. Получилось не скрытое здание, а скорее оболочка — тонкая, легкая, но достаточная, чтобы отделиться от улицы и создать ощущение уюта. Внутри — пар, теплый свет, деревянные стены, скамейки. И все это — в центре транспортного кольца, в месте, которое раньше просто проезжали мимо.
Проект сразу изменил ритм города: теперь здесь не просто смотрят — сюда приходят. Горожане заходят, разуваются и отдыхают. Само место будто обретает новую идентичность — становится точкой встречи, а не пустым пятном на карте.
Внутри «Круга вокруг бань» нет ярких деталей, сложных конструкций или декоративных решений. Все сделано из необработанного дерева: доски, панели, скамейки. Стены пропускают свет, воздух не загоняют внутрь, а позволяют ему двигаться. Это не архитектура комфорта в привычном понимании — здесь нет отопления, шумоизоляции или кондиционирования. Но при этом внутри спокойно, как будто весь город на секунду притих.
Контраст особенно чувствуется, когда находишься в парной. Через щели слышен шум машин, но он не давит. Он становится фоном. Вода, пар, голос соседа по скамейке — все это звучит в другом ритме, который не совпадает с улицей. Это не место уединения, а место соучастия.
Вся конструкция временна. Она существует ровно столько, сколько длится фестиваль. Потом ее разберут. Но за это время развязка, которая всегда была «мимоходом», становится памятным местом — не из-за формы, а из-за опыта.
Один из главных смыслов этого проекта — простота доступа. Любой человек может зайти внутрь, снять обувь, раздеться и воспользоваться баней. Бесплатно. Без записи. Без ограничений по статусу, полу, внешнему виду или происхождению.
Все организовано просто: временной лимит — 45 минут, есть пространство для переодевания и отдыха, скамейки, вешалки, парная.
Для современного города, где любое место требует «подтверждения присутствия» — покупкой, подпиской, социальным одобрением — такая открытость выглядит как редкость. И при этом — как напоминание. Что общественное — это не обязательно скучное или второстепенное. Что быть вместе — это не всегда шумно. Что тепло, тишина и возможность остановиться — это тоже функция города.
То, что Леопольд Банкини поместил баню в центр развязки, — не просто архитектурный эксперимент. Это отсылка к старой городской практике, когда бани были не только местом для мытья, но и важной частью общественной жизни. Там люди обсуждали новости, обменивались историями, знакомились, отдыхали. Это был социальный ритуал, а не просто гигиена.
За последние сто лет эти пространства почти исчезли. Их заменили частные спа, закрытые велнес-центры, клубы по подписке. Все стало индивидуальным, стерильным, дорогим. Баня перестала быть общим делом — и стала частью коммерции. Проект «Круг вокруг бань» возвращает саму идею банного пространства как городского ресурса.
Социолог Рэй Олденбург ввел понятие «третье место» — не дом и не работа, но пространство, важное для человека. Это дворы, лавочки, бани, читальные залы — все то, где люди могут быть собой без необходимости потреблять. Не платить, не доказывать, не оправдываться.
В городах таких мест становится все меньше. Мы привыкли, что отдохнуть можно либо дома, либо за деньги. Остановиться в городе — значит, либо что-то купить, либо выглядеть «уместно». Если ты не клиент, ты под подозрением.
Современные города часто говорят с нами языком ограничений. Скамейки с перегородками, чтобы никто не лег. Площадки без навесов, чтобы не задерживались. Светильники, которые слишком яркие ночью — специально, чтобы никто не уснул. Все это выглядит как забота, но на деле — это архитектура, которая отталкивает.
Бани Банкини идут другим путем. Он говорит: можно. Можно зайти, можно остаться, можно не спешить. Это тоже политика, но не через протест, а через тишину. Архитектура, которая не защищается от людей, а работает на их присутствие.
Подобные решения — не единичны. По всему миру появляются архитектурные проекты, которые работают не на впечатление, а на возвращение. Возвращение простых вещей: сидеть, смотреть, молчать, ничего не объяснять. Просто быть — в своем же городе.
Так, например, в Тегеране, в здании бывшего пивзавода, открылся арт-центр Argo Factory. Архитекторы сохранили индустриальный каркас, добавили свет через кубические проемы в крыше и сделали пространство, в котором не нужно ничего объяснять. Оно работает тихо, без фасадного пафоса — здесь просто удобно находиться.
В Вильнюсе частный MO Museum построен с внутренней лестницей, по которой можно гулять, даже не заходя на выставку. Это не декоративный элемент, а полноценный маршрут. Пространство не прячется от улицы — наоборот, притягивает к себе. Люди заходят, садятся, читают, смотрят. Никто не проверяет билеты и не задает лишних вопросов.
В Подгорице, Черногория, архитекторы предложили идею парка-музея: камень, террасы, навесы, неспешный ритм. Здесь нет ощущения «музейности» в классическом смысле. Все устроено так, будто ты просто продолжаешь прогулку по городу — только чуть медленнее и с возможностью остановиться, если хочется.
И, наконец, в Барселоне был временный проект Park 'n' Chill — обычная парковка на время лета стала двором с навесами, киноэкраном, лежаками и лампами. Люди приходили просто так. Это был не парк, не мероприятие и не фестиваль. Это было просто место, в котором можно задержаться. И никого не смущало, что это всего лишь бывшая стоянка.
Эти проекты очень разные — и по размеру, и по стоимости. Но у них есть общее: они открыты для всех. Не важно, кто ты и зачем пришел. Здесь можно просто посидеть, пройтись, остаться на пару минут или на час. Никто не мешает, не торопит, не делает вид, что ты лишний. Такие места работают не за счет форм и технологий, а потому что в них просто приятно находиться.
Проект Леопольда Банкини сделан из простых материалов, собран без лишней сложности и задуман как временный. Но он работает. Место, мимо которого раньше просто проезжали, вдруг стало точкой притяжения. Даже если баня исчезнет, как и планировалось, ощущение этого места останется. Люди уже побывали там — и теперь это не просто развязка, а кусок города, с которым что-то связано.
В этом и есть сила такой архитектуры. Она не давит, не доказывает, не стремится быть «особенной». Она просто работает для человека — спокойно, мягко, без лишнего. Иногда этого достаточно, чтобы город стал чуть более живым и дружелюбным.
В испанском городе Логроньо, прямо в центре кольцевой развязки с фонтаном, появилась необычная постройка — общественная баня, открытая для всех и построенная временно. Проект под названием «Круг вокруг бань» создал архитектор Леопольд Банкини в рамках фестиваля Concéntrico. Вместо привычного городского шума — пар, дерево и тишина. Редакция JUNG Media изучила этот проект и разобралась, как обычная развязка на проезжей части превращается в общественное пространство. Что делает архитектура, когда она не требует внимания, а предлагает отдых. И почему такие временные жесты цепляют сильнее, чем постоянные конструкции.
